Есть в этом что-то комфортное, думать о Кэлдон и прошлом.
― Нам нужно поговорить о будущей неделе, ― говорит Полли.
― Ты имеешь в виду открытие собрания и все такое? ― спрашиваю я. Это обычное дело, но сейчас сложнее, чем раньше.
Глаза Кэлдон сверкают в зеркале заднего вида. Я знаю, она хочет убедиться, что у меня не случится паническая атака. Интересно, они все переживают о том, как долго я буду держаться, прежде чем сломаюсь, и все мои переживания прольются потоком слез? Если честно, у меня есть определенные сомнения. Но я не помню того, что произошло. За исключением случаев, когда я думаю об этом, или что-то навивает воспоминания, я забываю о том, что во всем происходящем я являюсь жертвой. Из-за этого становится сложно вести себя соответственно. Я как бы не против, потому что альтернативой этому может стать что-то, связанное с постоянным нахождением в своей комнате.
― Просто займи мое место в понедельник, во время обеда собери ребят на срочную тренировку, чтобы настроить их на всю предстоящую неделю, ― говорю я. Не впервые нам приходится делать что-то подобное. Иногда люди получают травмы в лагере.
― Хорошо, ― говорит Кэлдон. ― А как насчет того, что будет дальше?
Она спрашивает это настолько деликатно, насколько вообще возможно, имея в виду мой возможный уход.
― Доктор Шарк сказал: все, что мне нужно, это переждать неделю, ― говорю ей. Я правда, правда надеюсь, что доктор Шарк не ошибся.
― В физическом плане, ― говорит она. И больше ничего не добавляет. Я не могу понять, что она имеет в виду.
― Гермиона, ― зовет Полли, повернувшись на сидении, чтобы посмотреть на меня. — Единственный человек, который знает правду о том, кто тебя изнасиловал, тот парень, который и сделал это.
Я киваю.
― Это значит, им может быть кто угодно, ― говорит она. ― И мы имеем шестерых подозреваемых в нашей…
Я давлюсь и зажимаю рукой рот. Прежде чем я успеваю что-то сказать, Кэлдон мастерски пересекает две линии пробки, замедляется, открывает нажатием кнопки выдвижную дверь с правой стороны грузовика. Я вожусь с ремнем безопасности, потом с покрывалом, а потом, пока стою на коленях у дренажной канавы, меня рвет моим завтраком, в то время как Полли придерживает мои волосы.
― Извини, ― говорит она.
― Нет, ты права, ― удается мне сказать между приступами рвоты.
Такое ощущение, что в мой рот кто-то заполз и умер там. Кэлдон не может выйти с машины потому, что движение продолжается, поэтому она бросает Полли бутылку «Гаторейда». Я делаю большой глоток и выплевываю его.
― Боже, ― шепчу я, и Полли наклоняется ко мне. Я прикусываю губу, но не отклоняюсь. ― А что, если это Лео?
― Посмотри на это с другой стороны, ― Полли так хорошо умеет показать напускную искренность. Большинство людей никогда не понимают, что она притворяется, делая вид, что чувствует одно, а на самом деле чувствует совсем другое. Но я знаю ее. ― Все парни нашей команды ужасно плохие притворщики. Как только один из них коснется тебя, мы сразу поймем.
― Ага, ― я не Полли. Все мои ощущения прямо у меня на коже. — Но кому-то из них в любом случае придется прикасаться ко мне.
― Мы пересечем этот мост, когда доберемся до него, ― ее видимое спокойствие дает небольшую трещину, но она не отступает. Не совсем. ― А сейчас, давай уберемся с этого шоссе, вернемся домой и вместе пройдем через эту неделю.
Она не имеет в виду «пройдем через первую неделю в школе». Она имеет в виду «то время, пока не станет возможным сделать тест на беременность». Слова разные, но я становлюсь экспертом по части скрытого смысла.
― Хорошо, ― отвечаю я и встаю. Я сажусь обратно в грузовик, сжимаю свой «Гаторейд» и устраиваюсь на своем сиденье. Кэлдон приходится ждать, чтобы вернуться обратно на шоссе, но вскоре мы возвращаемся на скоростную линию, направляясь на юг.
Мне удается добраться до «Супербургера» без остановок на рвоту. Там оказывается куча народа, поэтому мы едим на газоне, сидя на одном из покрывал из моего гнездышка, и это практически похоже на настоящие праздничные выходные. Но когда я иду в уборную, обнаруживаю на своей юбке пятно крови, и Полли приходится перекопать весь мой чемодан, чтобы достать сменную одежду. Я переодеваюсь, зная, что именно мне следует делать, даже если и не помню, почему. К тому времени, как мы выходим на улицу, я чувствую, как подкрадывается страх, скользя по солнечной траве и звеня пронзительными криками детей, бегающими вокруг парковки и наслаждающимися последними минутками летней свободы. Когда я возвращаюсь в грузовик, закрываясь в нем, окруженная людьми, которым доверяю, я понимаю, что снова могу дышать.