— Ваше замечание неуместно.
Эндрю ощущал на себе ее тяжелый взгляд, и в нем закипал гнев. Он чувствовал себя пойманным в ловушку.
Его так ловко обвели вокруг пальца, им так жестоко манипулировали! Он был готов прикончить Люсьена голыми руками.
— Кроме того, — добавила она, — я не пустила бы вас в мою постель до тех пор, пока мои чувства к вам не изменились бы, а судя по тому, как вы со мной обращаетесь, этого не произойдет, если только вы не изобретете препарат, искусственно пробуждающий любовь.
— Ага, значит, искусственного желания вам мало? Вам еще подавай и любовь? Гм… Искусственная любовь. Возможно, это станет моим новым проектом.
— Вам следует работать только над одним проектом: как избежать брака, который разрушит жизнь нам обоим. А еще я хочу, чтобы вы перестали чертить, когда я с вами разговариваю!
— Но я тоже с вами разговариваю.
— Было бы мило, если бы во время разговора вы обращали внимание на меня.
— Я и обращаю.
— Не все.
Эндрю поднял голову и вперил в нее бесстрастный взгляд.
— Вот. Теперь все.
— В том, что случилось, виноват возбудитель, — повторила Челси, гордо вскидывая голову.
— Мадам, я предлагаю вам забыть о проклятом возбудителе и его последствиях. Что сделано, то сделано. Если нам не удастся избежать свадьбы, мы можем попытаться сделать нашу супружескую жизнь хотя бы сносной. Вы пойдете своей дорогой, я — своей, и мы даже сможем считать себя счастливыми, если будем встречаться не чаще одного раза в месяц.
— Такая супружеская жизнь не кажется мне сносной.
— Нет?
Челси вдруг заинтересовалась пуговкой на манжете.
— Такая жизнь кажется мне одинокой. Вы запретесь в лаборатории, отгородитесь от меня и всего мира, не будете выезжать со мной. — Она безнадежно взмахнула рукой, и Эндрю вдруг увидел, как она беззащитна. Ее голос стал тише, а интерес к пуговке возрос. — Если нам все же придется пожениться, я бы хотела видеться с вами почаще.
— Зачем?
— Зачем? — повторила она, глядя на него так, будто перед ней сидит пятилетний несмышленыш. — Затем, что так положено. Муж и жена должны проводить время вместе. Несмотря на то что у нас будет брак по расчету…
— Вы хотите сказать, фиктивный брак?
— Фиктивный, по расчету — какая разница, как его называть. Факт остается фактом: нам придется научиться испытывать друг к другу хотя бы добрые чувства. А когда люди испытывают друг к другу добрые чувства, им нравится быть вместе.
— Понятно. Значит, вы считаете, что нам в конечном итоге удастся пробудить в себе добрые чувства?
— Ну, мы должны попытаться. Начать с того, чтобы быть любезными, — проговорила Челси. — Я знаю, что вы злы на герцога, вам известно, что я тоже зла на него. То, что он налил во фляжку возбудитель вместо бренди, — дьявольская подлость. Из-за него у нас с вами все пошло наперекосяк. Из-за него мы превратились в марионеток. Естественно, мы злы, и у нас есть на это право, — она устремила на Эндрю полный мольбы взгляд, — но почему мы должны срывать свою злость друг на друге?
Эндрю ничего не сказал и отвернулся к окну.
— Мы можем хотя бы попытаться ладить, — в отчаянии продолжала Челси. — Ни один из нас не хочет этого брака, и если мы прекратим язвить, объединим усилия и подумаем вместе, то добьемся гораздо большего. Если мы будем любезны друг с другом, то, полагаю, добрые чувства придут сами собой.
— А потом и тот абсурд, который называют «любовью»? — мрачно усмехнулся Эндрю.
— Нет, если вы будете вести себя как медведь с больным зубом, — решительно заявила Челси.
— Простите, — пробормотал Эндрю. — С добрыми чувствами я готов смириться, а вот любовь выше моего понимания.
— И выше моего, но она возникает между людьми даже в браках по расчету.
— В фиктивных браках.
— Называйте как хотите.
Эндрю шпагой заточил карандаш и вернулся к чертежам. Его мучили противоречивые эмоции. Ему не хотелось испытывать к Челси никаких чувств. Он стремился держать ее на расстоянии, как можно дальше.
И в то же время он чувствовал нечто сродни нежности к ней, особенно когда она прекращала защищаться — вот как сейчас — и становилась доброжелательной, несмотря на все его усилия оттолкнуть ее. Это пугало его, приводило в ужас. Что с ним такое? А может, это те самые «добрые чувства»?
— Я хочу, чтобы вам было ясно следующее, — после долгой паузы проговорил Эндрю. Не поднимая головы, он наблюдал за тем, как карандаш вдруг, будто по собственной воле, заскользил по бумаге, на которой постепенно появлялось изображение Люсьена. — У меня нет желания жениться и с кем-либо делить свою жизнь. — Теперь карандаш рисовал шпагу, направленную Люсьену в шею. — Я не желаю, чтобы вы входили в мою лабораторию, когда я работаю. Не желаю, чтобы вы приставали ко мне с вопросами, когда я думаю, чтобы вы докучали мне, когда я занят делом. Я готов взвалить на себя обязанности по отношению к жене, которая мне не нужна, при условии, что эта жена не станет претендовать на мое время. У меня много работы, поэтому не ждите, что я буду сопровождать вас на балы, приемы и танцевальные вечера, в оперу и на прочие сборища, в которых я не вижу никакой пользы.
Челси ошарашенно заморгала. Увидев, что у нее от гнева покраснели щеки, а глаза почти утратили зеленоватый оттенок, Эндрю понял, что чаша ее терпения переполнилась.
Однако она улыбнулась. Холодно, напряженно, но улыбнулась.
— Мы пришли к взаимопониманию? — осведомился он.
— Нет, не пришли. Потому что у меня тоже есть определенные требования.
— У вас? Требования? Попробую угадать. Собака в постели, собака за столом…
— Они касаются не собаки, а нас. Я бы хотела, чтобы мы появлялись в свете как супружеская пара и чтобы вы не сидели все время в лаборатории — подозреваю, вы именно это и собираетесь делать.
— У вас отлично развита интуиция. Да, я именно это и собираюсь делать.
— Между прочим, вы являетесь отличным доказательством тому, что собаки лучше людей! Они хотя бы не издеваются над любовью, они дарят ее с радостью и безоговорочно и не ставят условий. У них в жизни нет ничего важнее хозяина, и они любят его до последнего дня. И хотят проводить с ним побольше времени!
— Уверяю вас, мадам, я тоже был бы счастлив проводить время с вами, предпочтительнее в вашей кровати, где я смог бы сделать вас такой счастливой, что вашему Пятнистому даже и не снилось.
Глаза Челси приобрели стальной оттенок.
— Вы больны.
— Несомненно.
— Советую вам поскорее уяснить, что я не выкину Пятнистого из своей кровати ради вас. Если вы не хотите покинуть лабораторию и отвести мне место в вашей жизни, то я тоже не потребую от Пятнистого уступить вам место в моей кровати.
— В таком случае, надеюсь, ваша кровать достаточно широка, чтобы вместить двух самых важных в вашей жизни мужских особей.
— А я надеюсь, что вы смиритесь с моим желанием хоть изредка появляться в свете!
— Простите, но меня не интересуют светские сборища. Они скучны.
— Не обязательно. На них можно танцевать, общаться. Можно попытаться научить людей всерьез относиться к животным.
Эндрю снова принялся рисовать. Поверженный Люсьен лежал на земле, и вторая шпага торчала из его груди.
— И все же я предпочел бы оставаться дома, — пробормотал он. — А вы можете посещать все эти никчемные сборища, я вам не запрещаю.
— Отлично. Я так и буду делать.
— Вот и хорошо.
Опять наступило молчание, более напряженное, чем в прошлый раз. Эндрю продолжал рисовать, однако его пыл угас, и новый рисунок получился безжизненным. «Проклятие», — выругался он и отшвырнул блокнот.
Ко всем прочим неприятностям у него прибавилось еще и чувство вины перед Челси за то, что он намеренно причинил ей боль. Чувство вины питало гнев, а гнев — непреходящий страх перед тем, что окружающие узнают о его болезни.
Он тайком взглянул на Челси, смотревшую в окно. У нee очаровательный профиль. Носик — просто само совершенство, так и тянет поцеловать. А губы… Черт, да что ей от него надо? Она же знает, что он не хочет жениться. Он думал, что она, как и он, стремится идти своей дорогой.