Вот тут-то заледеневшие ноги Бенедикта и наткнулись на каменистое дно под почвою. Кое-как он вытянул стопы на поверхность, отвернулся от навязчивой жабы и свободно ушел. Что бы там ни было, видеть сон об одном себе в таких обстоятельствах подло, а нужен он для того, чтобы вовремя вмешаться и защитить. Он тут же проснулся и широко открыл глаза в темноте. Его разбудили не сотни звучащих шагов - это студенты возвратились из собора - а тот момент, когда никаких шагов уже не осталось. Но сон был таков, что Бенедикт после него уже не был живым - гипсовая плоть так и не растворялась в потоке его ума, а вот идеи и люди всплывали и исчезали пред ним, как дождевые пузыри в текущей взбаламученной реке.
***
В коридоре было серенько; раскрыв дверь, Бенедикт словно бы провалился в некий новый мир. Который час? Все вернулись из собора, только это и было ясно. Видимо, приближался грозовой шквал. Вихри, пока не очень высоко, таскали за собою пыль и мелкие отбросы. Небо, и это пугало, окрасилось в рыжеватый землистый цвет; казалось, что где-то оно провисает, а местами, наоборот, вспухло. Свет пробивался к земле обрывками, словно бы сквозь разбавленную грязь. Бенедикт знал, что механизм-университет работает все так же: грушевидный Людвиг, как всегда по воскресеньям, наблюдает в соборе горожан; значит, можно было присесть на его скамеечку и обозревать двор оттуда. Людвиг, дряблая груша, должен был задержаться - потому что его начальник очень стыдится одержимости бесами и хочет, чтобы их никто не слышал, чтоб его с ними не застали. И Бенедикту не следовало бы снова болтаться туда-сюда. Но не успел Бенедикт обернуться туда, как пришел настоящий шквал, и створка ворот противно заскрипела.
Значит, стремительно похолодело его сердце, Игнатий так и не вернулся!
Тогда Бенедикт направился к воротам и крепко закрыл эту створку. А что же дальше? В тех дворах, куда убежал Игнатий, его не найти. Если пойти к Оврагу Висельников? Это так же глупо, как искать потерянную мелочь под фонарем, а не в темноте, где ты и выронил кошелек. Который час?
Сколько времени прошло? Мгновения или минуты, но шквал утих, так и не разразившись грозой, впустую. Сквозь фигурную решетку ворот Бенедикт увидел, как четверо в одежде охранников несут кого-то на одеяле. Месяца не проходило без того, чтобы так не принесли какого-нибудь скандально пьяного студента или даже преподавателя. Но сейчас было слишком рано для такого, а человек слева от стражников не мог быть никем иным, кроме Гауптманна, зятя палача. Тогда Бенедикт поторопился снова открыть ворота.
Чуть позже возвратился и Людвиг в сопровождении молодого Месснера. Ни один участник действа их так и не заметил. Осознав это, старик обратился к ученику:
- Посмотри-ка, Антон, они движутся совсем как шахматные фигуры...
- Да?
- Смотри. Они как бы создают пустоты и потом вклиниваются в них!
Людвиг тут же уселся на лавочку посмотреть, во что превратится этот странный танец. Чуть погодя рядом с ним присел и растерявшийся Антон.
Бенедикт раскрыл ворота и отскочил. Гауптманн повернулся лицом к стражникам и, пятясь, как Крысолов, повел их к каморке сторожа. Бенедикт опередил его, проверил замок и как-то смог сорвать его вместе со щеколдой - видимо, старая дверь рассохлась давным-давно. Дверь он распахнул настежь; внутрь проник зять палача, а за ним, сжимаясь, сколько возможно, стражники внесли хозяина. Последним вошел Бенедикт и захлопнул дверь. Пока Гауптманн знаками объяснял, как и куда укладывать пострадавшего, ректор тянул время и возился со свечами, но зажечь их недолго...
Тут возвратился шквал, и промасленная ткань вдавилась в окне, как парус. Игнатий, от которого уже отступили, что-то бредил на матросском языке. Его не сбросили с рук, а как могли бережно уложили на спину, и Гауптманн натянул на него одеяло почти до груди. Бенедикт видел - глаза Игнатия приобрели нехороший стеклянистый блеск и смотрели только прямо, никак не реагируя на движения, его и Гауптманна. Значит, ранили его очень серьезно - он может так и умереть, оцепенев. Стражники вышли строем, последний, самый молодой, оглянулся и перекрестился. А Гауптманн скромно стал в углу и скрестил руки; под его ногтями была, кажется, кровь. Бенедикт сел у постели стал ожидать ответного взгляда. Забытый Гауптманн деликатно кашлянул из угла и сказал:
- Я вставил серебряный гвоздик.
- Что?!
- Я говорю, его полностью оскопили.
Бенедикт оторопело оглянулся; Гауптманн шагнул к нему и сдернул одеяло. На Игнатии была толстенная набедренная повязка и на ней высохшая капля крови.
- Кровь я остановил хорошо. Они сами перевязали веревочкой, а потом отрезали. Но они и член ему...
Бенедикт, чуть развернувшись, оцепенел.
- Кто - они?!
- Гвоздик, чтобы он потом смог мочиться - он серебряный. Вы заплатите...
Тут ректор стремительно вскочил, шипя, вытянул нож (он так и проспал все это время с ножом на шее) и оскалился так, что зубы показались острее, чем клинок.
- Пошел сейчас! Пошел!
Гауптманн незаметно убрался. Тогда Бенедикт стал говорить с Игнатием, уговаривал его подождать - и воск на свече оплыть не успеет... Раненый замолчал и чуть скосил глаза в его сторону. Тогда обрадованный Бенедикт сам выскочил за дверь.
***
Шквал как-то странно пульсировал, волоча за собою мусорные и пыльные хвосты. Он мешал идти, спутывал ноги. Но всего-то нужно было добраться до следующего жильца общежития холостых преподавателей, доктора медицины.
Жил он через два пустых кабинета от ректора, был по крови греком, его зубодробительную фамилию с грехом пополам перевели как Крестоносец. Но звали попросту - доктор Ставрос или по имени - Тео.
- Тео, - стукнул в дверь Бенедикт, - Теодор, - ударил еще, громче, - Вы мне нужны.
- Уйди, - сказал мужской голос.
В жилой каморке зашлепали босые легкие ножки, скрипнула и захлопнулась боковая дверь; в рабочем кабинете Тео девушка вскрикнула и тут же умолкла. "Храбрая девушка", - случайно подумал Бенедикт; дело в том, что кабинет доктора медицины украшен изображениями ран, всяческих высыпаний и костей (студентов пугать или соблазнять на занятия медициной), а на столе стоит настоящий человеческий череп со спиленной макушкой, в окружении черепов мелких зверей и птиц.
- Тео!
- Сейчас.
Протопали более тяжелые шаги обутых ног, дверь открылась. Медицины доктор был еще одет и обут, но как-то небрежно. Из темных глаз его постепенно уходила тревога.
- Вам плохо? Тот студент советовался со мной...
Тео невелик ростом, сутуловат, острые уши поставлены слишком высоко. Борода состоит из темных клочков, она всегда такая, как бы он ее ни холил...
- Не мне.
- Хорошо.
Теодор Крестоносец отступил назад и вернулся с укладкой.
- Идемте.
Во дворе ректор начал другой разговор:
- Я знаю, что Ваши студенты крадут трупы вместе с учениками живописцев.
Медицины доктор ответил тем же небрежным тоном:
- А я знаю, кем Вам приходится один из наших сторожей.
Бенедикт умолк, задержал дыхание и ответил:
- Его только что оскопили.
- О черт! А кто оказал помощь?