Тут его сильно, как со сна, передернуло. Он сидел в мягком кресле у угла стола, давно уже крепко вцепившись в поручни и нагнув шею, словно пытался одновременно и встать, и усидеть на месте. Где я был? Следует ли так прятаться? Итак, медики и автор работы о Платоне. Нет, не то, не то, не то... Личная ссора. Инквизитор уехал.
Тут его еще раз пробило холодом вдоль хребта, он выпрямился и сел, широко раскрыв глаза, приподняв поседевшие брови. Перед ним словно бы натянулась стальная струна, он похолодел и пошел-пошел-пошел, заскользил по струне разума, натянутой в пустоте. Я знаю их мышление, и это совсем не мышление!
Степень магистра теологии Бенедикт получил еще в ранней молодости благодаря трудам Николая из Кузы. Он, юноша, был поражен - вот Бога уже исследовали, вот опутали мыслью совпадение противоположностей в вечности - и вдруг Господь покинул эту сеть, не прорвав ее. "Если вы знаете, что именно исследуете - это не Бог!" - так писал Николай. И тогда Бенедикт перечитал все его труды, доступные им. Гарантией познания была любовь, и светлый нрав Кузанца познанию благоприятствовал. Но что делать ему, мрачному Простофиле, если не дано дара легкой и светлой любви? Тогда Бенедикт и разуверился в Платоне - нужно что-то более надежное, чем способность любить, ибо эту-то способность не дано содомиту ни применить по делу, ни развить, ни пожертвовать Господу. Надежная опора была у Фомы, а тот грузно опирался на Аристотеля. Постепенно теология была оставлена, и Бенедикт стал доктором философии. Сейчас он преподает логику самым юным - чтобы поняли, чем настоящее мышление отличается от их привычного жвачного раздумывания.
Логика - это застывший жир на поверхности холодного супа. Пока все хорошо, суп стоит на льду, а жир твердеет. Но ежели Дьяволу захочется перекусить и он разведет свой огонь, тогда жирная пленка разобьется на отдельные капли, а всплывать будут всяческие пузырьки и кусочки. Так вот, Бенедикт пытался исследовать, что же это за познание такое вне мышления. Мышление полно прорех, и из них, как вши на нечистое белье, вылезают кусачие ублюдки Страсти и Страха. Похоть может выглядеть как гнев - и гнев как похоть. С холодным отвращением наблюдая все это, Бенедикт то ли завершил свое исследование, то ли бросил его. Докторскую степень оно ему, однако, подарило. Страсти и страхи тех, кто следует поведению Адама и Евы, постоянны и отвратительны. Ах, если бы люди большинства грешили и чувствовали так, как говорит об этом Св. Церковь, как это было бы просто, как великолепно! Самые прочные из страстей - Тревога и Скука, они вступают в брак и порождают обильное потомство, тупое и незаметное, как родители. Люди почти не умеют говорить о них и очень плохо переносят - слишком нетерпеливы. Если им скучно, они тревожатся и нападают. Если тревожно, скучают и творят невесть что. Они обязательно ищут волка в овечьей шкуре - он выглядит как овца, щиплет травку, как овца. Но считается, что это настоящий злой волк, и за ним носятся с топорами и кольями. Если убьют, то получат овчинку, так что проще вечно травить волка или держать его про запас, чтобы подставить под удар извне или изнутри вместо себя, тогда волк-овца делается ласковым. Он то и дело переворачивается кверху брюхом, но от этого становится еще хуже. Ведь настоящие овцы так никогда не поступают - они блеют и сбиваются в стадо. Так что никто волка по брюшку не почешет. И все будут знать - вот он, волк!
"А кто они сами? - завершал размышления Бенедикт. - Все они волки для меня? Ну уж нет! Я думаю, просто голые твари, что прячут своих безумных белых барашков под волчьими шкурами. Пока барашки не вырастут и не начнут сшибаться лбами..."
Тут он внезапно пришел в крайнюю ярость, для него особенно редкую. Если б он видел себя, то заметил бы, как кровь оттопырила пуопурные уши и как начали подыматься короткие седые волосы. Но ярость сорвала струну, он соскользнул. Ярость быстро пошла на убыль, рассыпалась и превратилась в раздражение. Это презрительное раздражение уже не оставляло его. Скалясь и тихо шипя носом, он продолжал скользить по струне.
Хорошо же. Простофиля Бенедикт - это ряженый волк, который выучен переворачиваться брюхом кверху и пока еще не ободран. А Игнатий? Есть в нем то, что очень плохо понятно, ускользает и от чувства, и от разума. Он - флегматик, как это называет Гиппократ. Он ни мыслей, ни чувства, ни речи не тратит зря. (А вот кровь потерял). Он подобен спокойному зверю, но не волку, а кабану или медведю. Хорошо, он принял удар. Я должен принять следующие. А как поступит он? Ага. Этот зверь не доверяет людям, полностью не доверяя даже мне - потому что я боюсь. И хорошо умеет их избегать, когда надо. Его считают невеждой или глупцом. Это не так. Что он будет делать дальше? Как мужчина среди мужчин, попытается защитить меня и разобраться сам. Надо бы этому помешать, да нельзя - упрется. Необходимо отпустить его. Нет, не уйдет. Прогнать? Не смогу. Что же тогда? Не знаю.
Чтобы преклонить колени, Бенедикт привычным движением соскользнул с кресла. Глаза закрыл и призвал Бога - того, кого исследовал славный Кузанец: "Господи, видишь меня? Посмотри на меня!". От жутковатом своем распятии он не думал сейчас. По его слову под веки стек толстый слой прозрачной воды, и открылось некое пространство. Сам Бенедикт оставался с раскрытым внутренним взором на месте, в своем кабинете, а пространство превратилось в монастырь, где его когда-то воспитали. Точнее, в общую спальню для учеников. Стояла ранняя зима, все мальчики были в школе. Сам Бенедикт, еще не очень похожий на птицу-секретаря, а просто румяный и рослый молодой человек с красным горбатым носом и угрюмым из-за нависших бровей выражением лица, потерянно бродил у бывшей койки своей: то ронял набитый мягким заплечный мешок, то подбирал его, снова и снова. Ступая длинными ногами, он узнавал выщербины на полу и чувствовал, как от старых кирпичей к коленям подымается холод. Это он, бакалавр богословия, через три года вернулся "домой". Там он узнал, что падре Элиа, его духовника, здесь больше нет. Бенедикт стал чужим, и ему не сказали, что за история увела священника из монастыря и куда. Он хотел подарить Элиа свое писание о Скуке, Страхе, Тревоге и Страсти, но того уже не было и не будет, он был вымыт отсюда потоком какой-то общей монастырской силы и унесен, как песок в устье большой реки. Молодой Бенедикт шмыгнул носом (в тот день было очень холодно) и собрался было сесть на кровать, но тончайшая граница пространств истаяла, и старый Бенедикт приказал ему: "Молись, немедленно!". Молодой человек послушно стал на колени, сложил ладони и попросил у Господа хоть какого-нибудь утоления его страсти. Возник сон во сне, то был колодец, вырытый кем-то в глинистой земле, доверху набитый древними свитками и новыми книгами. У ног валялись смерзшиеся комья и камни.
"Это?!" - недоуменно спросил молодой мужчина, подымаясь. Он думал, что инструменты его разума идеально подходят для познания Бога, но оказалось, что они предназначены разве что для понимания страстей, не для их преображения. Инструменты чистого разума, которым открылся бы даже Бог - все они лежали в колодце. Юноша должен был приобрести их и сохранить, а старик - оставить.
"Оказалось, да!" - мысленно ответил старый Бенедикт - "В основном это".
Бакалавр бросил пергамент, оставил свою работу на ближайшей койке и ушел из монастыря, чтобы вернуться в университет.
***
После стаканчика пива Бенедикту приснилось следующее:
Сначала ему виделась, очень обстоятельно и тоскливо, история какой-то замученной домохозяйки - ею сновидец не заинтересовался и не запомнил. Затем сон изменился.
Давным-давно, когда Земля была еще диском, а не шаром, жил некий горный мастер. Были у него то ли мул, то ли осел, хороший набор инструментов, маленькая хижина, супруга и крепкие шипованные сапоги. Как бы этот мастер ни работал, что бы ни приносил в дом, жена всегда была недовольна: "Ты, говорит, разыскиваешь золото да серебро, а отдается тебе за это только медью"! Это была святая правда, которая горняку надоела хуже вечной капусты на обед. И вот как-то раз прошел необычный дождь. Вместо того, чтобы стечь во Внутреннее Море и Внешний Океан, вода просочилась в Преисподнюю и стекла прямо в Лету. А потом снова поднялась вверх, сформировала тучи и излилась вторым странным дождем. Горный мастер попал под дождь и заметил, что обычные капризы жены больше не беспокоят его. Слизнув каплю, он почувствовал жгучий привкус какого-то металла и вспомнил... Он навьючил осла и ушел в горы искать входа в Преисподнюю - и нашел, и спустился по веревке! он хотел набрать полные кувшины летейской воды и продавать ее как успокоительное - тем более, что в его стране планировали начать войну.