Но вдруг он оказался висящим на чем-то гораздо более толстом и жестком, прямо-таки каменистой твердости. Что-то ровно и слабо давило на него, то ли ветер, то ли яркий свет, а видел нечто совершенно несуразное.
В его стране было сухое и прохладное лето, бедное зеленью, богатое каменной пылью. Он же узрел через панели из цельного стекла густой и зеленый сад. Он не был ни внутри, ни снаружи, но это была высокая стеклянная башня о восьми гранях. Пол не был прозрачен, но точно так же блестел и казался очень скользким. Некая женщина - актер, каких никогда не было в его мире, знаменитая много лет клоунесса по имени Клара радостно пригласила кого-то. Она присутствовала здесь не телесно, а в изображении, как волшебная живая картина в почти незаметной раме. Но горный мастер судорожно цеплялся за каменный корень и войти, разумеется, не мог. У высокого резного стола - прямо напротив взора горного мастера - стала юная пара. Девушка внимания не привлекала, а рыжий парень с темной бородкой был смешон - угловатый и тощий, он отрастил эту бородку клинышком и стал похож на сатира. Но глаза его из-за бородки казались совсем детскими - серые, круглые и блестящие... Подошли еще три пары и стали у столов, беседуя. То были актеры, юноши и девушки, и праздновали они годовщину некоего знаменитого в их мире представления о любви и войне, в которой участвовали дети. Вот эти дети подросли и пришли на первый в своей жизни серьезный юбилей. Поэтому был так смешон этот юный сатир, которому так не подходила его зрелость.
А горный мастер не понимал, что и почему он видит, о чем тут речь. Он заметил, что смотрит на юные пары (актеры-женщины, это невиданно!) откуда-то совсем снизу.
Зато Бенедикт видел висящего на центральном корне земли, вцепившегося в камень, медленно соскальзывающего. Чуть ниже в синем воздухе плыл куда-то большой крылатый корабль из полированной стали. Капитан заорал в трубу, что у висящего вырваны глаза и предложил помощь. Корабль, мол, не сумеет пришвартоваться, но... И вбросил в глазницы висящего две горсти обезболивающей тинктуры.
Корабль уплыл, а горный мастер понял, что глаза его вырвал в наказание Князь Преисподней, невидимый для людей, и забросил куда-то в будущее, очень далеко. А Бенедикт думал, как же помочь. Если глаза горного мастера (он знал и видел, что они, карие, брошены на пол) в том мире, где бывал он сам, то... Мастера можно привести туда, но выйдет ли он обратно? Можно принести эти глаза сюда - но где тот зал и как попасть во времена Земного диска, а потом к себе? Может быть, мастер останется ясновидящим слепцом, но кому нужен столь странный мир, столь отдаленное будущее?
Напряженно размышляя, Бенедикт почти проснулся, и сновидение изменилось снова. Мелькнул Крысолов, играющий на двойной флейте - слева строем бежали крысы, справа танцевали дети. Крысолов увел всех их, но сновидение не остановилось. О господи Боже, сколько женщин и детей в моем сне! В реальной жизни Бенедикта не было места ни женщинам, ни детям - никакого!
Бенедикт был возвращен в монастырскую школу, а было ему то ли пять, то ли шесть лет. Послеобеденный час, предназначенный для самостоятельных занятий. Скука. Бенедикт, способный мальчик, сделал то, что требовалось, и заскучал. Мальчики ровно шумели, присматривающий за ними старый монах дремал, похрапывая по-конски, вскидывал облысевшую голову, но не просыпался.
В такой теплой и вязкой скуке иногда случаются и чудеса, поэтому Бенедикт ждал. И вдруг, словно ниоткуда, на свободное место вышла не спеша большая мышь. Она присела умываться, нервно шевелила усиками, а Бенедикт так же неслышно стал на четвереньки и пошел спиралью, стискивая круги. Он воображал себя котом, тихим-тихим. И когда усики мыши вздрагивали и она прекращала умываться, замирал и Бенедикт. Приблизившись так, чтобы мышку не пугала его тень, он взревел: "Я страшный зверь скимен! Берегись, моя добыча!" - и выбросил руку над нею. Воспитатель так и не проснулся, испуганная мышь припала к полу, и мальчик почти ее схватил! Но тут кто-то крепко ухватил за шиворот его самого и встряхнул. А потом поднял за хвост и мышь. Злой толстяк, брат-эконом. Ходить к мальчикам ему не было нужды, но он подозревал, что кто-то из них что-то украл. На самом деле ему было неважно, накажут виноватого или просто первого попавшегося - это знали все. Эти самые все замолчали и перестали дышать. Эконом выволок Бенедикта за дверь и потащил его к лестнице, ведущей вниз. Мальчик совершенно притих и оцепенел. "Какая гадость" - сказал эконом и бросил мышь вниз с лестничной площадки, и она шлепнулась там. Бенедикт старался поджимать ноги и не потерять обувь, и видел, что мышь, распластавшись, дрожит и дышит быстро-быстро. Она казалась мокрой. Когда эконом протаскивал мальчика мимо, то нарочно наступил на нее и оставил несколько кровавых следов, а внизу что-то упало с грохотом.
Этот шум и разбудил Бенедикта, сейчас почти старика.
"Крысы, - подумал он, - Крысы в моем кабинете". Одевшись в темноте, он зажег трехсвечие, подобрал кочергу, которая почему-то тоже оказалась под кроватью и пошел в кабинет коридором. Крысы грызут все, что попадется. Они строят гнезда. Прекрасно, если б они умели читать и выгрызали из письменных работ все ошибочное, дурно написанное и еретическое. Но крысы не умеют читать и не разбирают, попалась ли им книга на века прославленного автора или просто глупая студенческая работа. А жаль!
Охотиться за юркой крысой в тенях, при неверном свете, в хаосе стульев, не проснувшись - опасное удовольствие. Но раздражение последних дней нашло выход, и ректор был почти рад.
Проснувшись на ходу, он заметил, что дверь из коридора в кабинет приоткрыта, в щели прыгает свет. Он толкнул дверь и вошел.
У самой карты стоял мужчина и водил свечой не так, чтобы рассмотреть изображение, а над нижней планкой рамы - читал надпись. Мир расширяется, мир прирастает - иногда чересчур стремительно. Ему ли, Бенедикту, этого не знать... Человек этот был одет как правовед, простоволос. Кудри давно не стриг, и они отбрасывали медные отблески. Он был крепок когда-то, но похудел, а одеяние истрепалось. Воняет от него, как после долгого пути. Бенедикт, непроизвольно запоминавший всех, кто чем-нибудь отличился, сейчас не мог быстро связать внешность и имя. Рыжий, приземистый... И стул лежит на полу.
- Антон Месснер? Что ты здесь делаешь?
- А? - вздрогнул парень и развернулся. Да, он. Глаза круглые, карие, как орешки. Встревожен. Бороду и усы запустил. Он видел: ректор, постаревший, в ночной рубашке и безымянном одеянии вроде халата, но с кочергой. Поклонился и выпрямился, крепко держа свечу:
- Здравствуйте, господин ректор!
- Антон, зачем ты здесь? Ты уронил стул?
Этот парень - купеческий сын, будущий юрист, но и единственный ребенок из Гаммельна, который не ушел за Крысоловом. Семь лет назад, в самом начале учебы, Бенедикт спас этого юношу от инквизиции - предупредил, вернул плату за обучение и приказал бежать. Не годится преследовать мальчишку только за то, что он родился не там, где надо. Тогда ему было шестнадцать, совсем ребенок. А теперь это мужчина. И что, он так пришел поблагодарить?