Мпотсе откликнулся на появление жрецов хриплым яростным лаем. Он бросился на них так стремительно, что если бы Боафо не держал его за веревку, непременно искусал бы служителей Нананомпоу. Пес рвался с веревки, хрипел от злобы, и тогда Боафо схватил его поперек брюха и, несмотря на отчаянное сопротивление, поднял высоко в воздух. Ну, теперь им обоим влетит от Наны Оту! Боафо держал пса и чувствовал, как бешено колотится сердце Мпотсе, как он, теперь уже молча, вырывается из хозяйских рук. Пришлось прижать пса к себе и приласкать и погладить по теплой спине. А Опокува как уставилась на жрецов, так и стояла, словно зачарованная, не сводя с них глаз. Да-а-а… тут было на что посмотреть.
Длинные, пропыленные космы падали жрецам на плечи, на шеях висели бусы из огромных черных и белых бусин. Бусы свисали чуть ли не до живота, на бедрах болтались какие-то бурые тряпки. Глаза жрецов были обведены белым, белые таинственные знаки и полосы красовались на щеках и шее, на плечах и руках. Они, эти служители, были действительно страшноваты, недаром попятился от них Боафо. Тот, что постарше, держал в руке жезл — символ власти, в другой руке он зажал длинную тонкую жердь. Острие жерди было вымазано яичным желтком, на желтке прилипли куски скорлупы.
— Стойте, — сурово сказал жрец и стукнул оземь своим жезлом. — Зачем явились сюда? Отвечайте!
— Мы пришли к Нананомпоу за его мудрым советом, — вышел вперед толкователь вождя Опанун Фунн.
Выпрямившись, с достоинством, стоял он впереди всей процессии и тоже держал в руке жезл — символ власти. Верх жезла украшал золотой попугай.
— Принесли ли вы, как положено, подношения? — спросил жрец и, получив утвердительный ответ, полный почтения, продолжал: — Тогда передайте эти подношения ему, — и он указал на жреца, стоявшего чуть сзади.
Опанун Фунн тут же дал знак одному из старейшин, а тот махнул рукой слугам. Слуги подвели к младшему жрецу коз и овец, подали с поклоном соль и бутыли с ромом. Десятеро молодых слуг, опустив головы, тоже подошли к жрецам: их приносили в жертву идолу. Жрец кивнул, потом повернулся и пошел по узкой тропе. И новые слуги идола покорно пошли вслед за ним, уводя с собой скот и унося подношения. Скоро все они исчезли в ущелье.
«Куда их ведут? Что ждет бедняг в этом страшном лесу?» — думала Опокува, но спросить не смела, потому что вокруг воцарилось молчание. Тишина нависла над мрачной поляной.
Старший жрец проводил глазами слуг, и когда последний скрылся из виду, заговорил снова.
— Ну, Нана Оту, — сказал он и протянул жезл в сторону вождя, — подойди сюда. Один… — добавил он сурово, видя, что старейшины двинулись за своим вождем.
Нана Оту снял сандалии и приблизился к жрецу. Откуда-то из складок своего одеяния жрец вытащил кусок красноватой материи, такой же, в какую был завернут сам. Он сложил материю вдвое и еще вдвое, и толстая повязка легла вождю на глаза. Жрец туго завязал повязку на затылке у Наны Оту.
— Что это он делает? — шепнула Опокува старейшине.
— Так принято, — ответил тот, тоже шепотом.
— Но почему? — не отставала Опокува.
— Не знаю… Никто не знает, — качнул головой старейшина.
Опокува вздохнула: разве это ответ? А еще старейшина!.. Никто не может объяснить толком. Что значит «принято»? Кем принято и для чего? Опокува хмуро перевела взгляд на жреца. Потом снова окинула быстрым взором старейшин. Все они стояли недвижно, как неживые. Казалось, неведомый страх сковал их, всех до единого. Молча наблюдали они за тем, как жрец взял вождя за руку и повел его, словно слепого, в глубь ущелья.
Скоро деревья скрыли их обоих, и тут белый ягненок, тихо стоявший до сих пор рядом с Боафо, бросился за хозяином. Он рванулся вперед так внезапно, что никто и глазом моргнуть не успел. Как мячик прыгнул он на тропу и исчез вслед за Наной Оту. Старейшины встревоженно переглянулись: как это не успели они его задержать? Как бы не разгневать жрецов… А Боафо уставился на своего пса: что-то странное творилось и с Мпотсе.
Пес пристально смотрел на тропу, туда, где скрылся Нана Оту, а за ним — ягненок. Уши у него встали торчком, хвост настороженно замер, нос беспокойно двигался, словно Мпотсе чуял что-то тревожное в воздухе. Боафо успокаивающе похлопал его по спине, провел рукой между ушами: надо было удержать его, — того и гляди, бросится вслед за ягненком…
И вдруг… да, это случилось вдруг, внезапно, без единого дуновения ветерка — деревья зашатались и заскрипели, листья зашелестели, словно принялись шептаться о чем-то, а ветви стали как-то странно изгибаться в разные стороны. И никакого движения воздуха… Но вот шум листьев и треск ветвей перешел в нарастающий гул. Казалось, где-то вдали, скрытые от глаз, ломаются и падают наземь деревья. Потом из ложбины, из густой чащи, оттуда, где был спрятан идол, послышались звуки, от которых застыли в страхе старейшины. На что были похожи они, эти вопли и стопы и хриплые завывания? На вой диких зверей и крики людей, на вопли ужаса и боли, на плач и стенания. И вой и крики эти неслись отовсюду — падали с неба и вырывались из-под земли, раздавались со всех сторон, окружая людей плотным кольцом.