— Собака всегда найдет дорогу назад, — обиделась за Мпотсе Опокува.
Она замолчала и молчала довольно долго, но потом какая-то мысль пришла ей в голову. Глаза ее заблестели. Она поднялась с поваленного ствола, на котором сидела, подошла к Боафо.
— Послушай, — сказала она и положила руку ему на плечо, — пусти Мпотсе, а мы пойдем вслед за ним. Вдруг он почуял ягненка?
— А что, правильно! — воскликнул Боафо и ослабил веревку. — Не все потеряно, друзья. Вперед, Мпотсе!
Пес, радостно взвизгнув, рванулся вперед. Боафо бежал, не выпуская веревку из рук. За ним спешили отдохнувшие Агьяман и Опокува. Их путь по-прежнему был нелегок. Препятствия вырастали одно за другим, и не было им конца. Подлесок был таким густым, что вскоре им снова пришлось перейти с бега на шаг. Потом Агьяману опять понадобилось его мачете. Резкими, размашистыми движениями он рубил преграждавшие путь лианы, расчищая дорогу. Друзья молча и быстро продвигались вперед: перепрыгивали через поваленные стволы деревьев, отводили в сторону извивающиеся лианы, нагибаясь, пролезали сквозь молодую поросль.
Но вот Опокува стала уставать: путь оказался ей не под силу. Она все чаще спотыкалась и даже падала. Тогда Агьяман кричал Боафо, чтоб тот остановился, и помогал ей подняться. Опокува вставала, стряхивала с платья листья и тонкие веточки, вытирала ладонью вспотевший лоб и шла снова, но тут же опять начинала спотыкаться. Ничего не поделаешь, в конце концов пришлось пойти медленнее. Но тут взбунтовался Мпотсе. Он рвался вперед, натягивая веревку, и хрипло дышал. Ребята, переглянувшись, ускорили шаг, потом побежали. Мпотсе мчался как бешеный, иногда вдруг останавливался, слушал молчаливый лес, поставив уши торчком, и снова бежал вперед. Временами он, казалось, не знал, куда бежать дальше, но потом что-то подсказывало ему верный путь, и он устремлялся к одному ему ведомой цели.
Эти короткие остановки служили ребятам нежданным, благодатным отдыхом. Они останавливались рядом с Мпотсе и старались восстановить дыхание. Потом гонка возобновлялась. Теперь они даже радовались, когда подлесок преграждал им путь и Агьяман пускал в ход мачете — ведь это тоже был отдых…
Наконец Опокува, задыхаясь, сказала:
— Скоро, должно быть, полдень, давайте передохнем. — Она вытерла ладонью мокрый от пота лоб.
Ребята остановились и вопросительно уставились на нее.
— Откуда ты знаешь, что скоро полдень? — устало спросил Боафо.
— Есть хочется, вот откуда, — просто ответила Опокува.
Агьяман изумленно воззрился на эту удивительную девчонку: он, например, и думать забыл о еде! Но теперь Опокува напомнила, и он тут же ощутил сосущую боль в желудке. А ведь они ничего с собой не захватили, никто не позаботился о самом главном. Подготовились, называется, к экспедиции!
— Кажется, где-то тут ананасы, — с надеждой в голосе сказал Агьяман. — В тот, последний раз, когда я рубил кустарник, я их приметил… Только это не точно…
— Пошли поищем, — встрепенулся Боафо. — Что-нибудь да найдем, не может быть, чтоб ничего съедобного не было. В таком лесу да вдруг голодать! Наверняка найдем хоть бананы…
Забыв про ягненка, они бросились искать ананасы. Скоро их поиски были вознаграждены. Три куста росли совсем рядом, на двух уже созрели плоды. Агьяман принялся орудовать своим мачете. Он срезал ананасы с колючих веток, разделил их на части и роздал друзьям. Ребята сидели, наслаждаясь душистыми ананасами, сладкий сок стекал у них с подбородка, а Мпотсе лежал, свесив влажный язык, и снисходительно смотрел на хозяина.
Но вот обед позади. Отдохнувшие, освежившиеся, они снова двинулись в путь. Мпотсе рвался вперед с прежним усердием, а друзья скоро опять запыхались: дорога пошла в гору. Медленно, но неуклонно поднимались они на высокий холм, весь в зарослях колючих кустарников.
Так прошло около часа. И вдруг Мпотсе остановился. Уши у него стали торчком, короткий хвост настороженно замер. Ребята тоже остановились. Но они даже не успели понять, что так встревожило Мпотсе. Они ничего не успели сообразить, потому что все вокруг пришло в движение. Закачались высокие, под небо, деревья, зашелестели, словно жестяные, листья, сдавленные стоны, странные вопли обрушились на ребят со всех сторон.
В застывших от страха глазах Агьямана Опокува прочла собственную, обжегшую ее мысль: все это они уже слышали там, у святилища, когда вместе с Наной Оту приходили искать помощи у великого Нананома. Теперь все повторилось, только не грохотал над ними громовой голос, повелевший им тогда закрыть лица и пасть на колени.
Они стояли оцепенев от ужаса, не в силах двинуться с места, и слушали страшные эти звуки, объяснение которым не смогли найти тогда, в священной роще, и не находили теперь. Трещали и гнулись деревья, вой перешел в пронзительный визг. И тут Опокува глянула вверх, и крик ее на мгновение оглушил Агьямана и Боафо.
— Там… там… — повторяла она, — там, наверху, человек… Бежим!
Но было уже слишком поздно: человек с дерева стремительно спускался к ним, цепляясь, как обезьяна, за ветви. Агьяман дернул Боафо за руку, они нырнули в густую траву и тут же отползли подальше, что было сил работая коленями и локтями. Опокува мгновенно последовала их примеру: до ребят ей было уже не добраться, но спасительная высокая трава скрыла ее от глаз незнакомца. И вдруг визг, стоны — все стихло. Настала страшная тишина.
И в этой звенящей тишине мягко спрыгнул с дерева человек. Длинные, спутанные, пропыленные насквозь волосы падали ему на плечи, разрисованное белыми знаками лицо могло напугать до смерти. Такие же знаки были у него на руках. «Вот он — служитель идола», — ахнул про себя Боафо и плотнее прижался к земле. Если он найдет их, им несдобровать, это ясно. Бурые тряпки на бедрах… белые знаки на лице и руках… Все это они уже видели — вчера, в священной роще. Но здесь, в сумраке мрачного леса, жрец казался еще страшнее. Он был дик и ужасен. Шерсть у Мпотсе встала дыбом; еще мгновение — и он вскочит, залает. Боафо судорожно прижал пса к себе, сомкнул ему пасть и так держал, стараясь успокоить рвущегося в бой Мпотсе. А служитель вдруг прохрипел зловещим, сдавленным голосом:
— А ну выходи, гадкая девчонка. Все равно найду… уйти не позволю, раз уж ты все видела…
Он был совсем рядом с мальчишками. Дыхание со свистом рвалось из их груди, и они не могли удержать эти хриплые звуки; сердца бешено колотились. Жрец постоял и двинулся дальше — ребятам казалось, что прошла целая вечность, пока он сделал от них шаг в сторону.
— Выходи, говорят! — заорал он во все горло. — Наши тайны не для вас, низкие простые люди…
Он кричал все громче, голос его поднимался выше и выше:
— Да, мы прячемся на деревьях и забрасываем на ветки длинные веревки. Мы дергаем за веревки, и деревья шатаются и скрипят, и летят с них листья и ломаются сучья… Мы прячемся в кронах деревьев, у нас есть тайники на земле. И мы кричим и визжим, стонем и воем, и вы страшитесь нашего леса, вы, простолюдины, — те, кто приходит к нашей святыне! И так вы убеждаетесь в мощи и силе великого Нананома! А ты, девчонка, посмела меня заметить! Теперь ты знаешь…
Он вдруг расхохотался, и эхо повторило этот злобный хохот. Глаза у жреца горели безумием, руки тряслись. Диким был его смех, диким был и лик безумца. Агьяман с Боафо, не сговариваясь, уткнулись лицом в траву, не смея даже взглянуть на жреца. А жрец шел прямо на Опокуву. Если б он не был так ослеплен яростью, он бы давно увидел ее: она не успела как следует спрятаться и лежала, замерев, в густой траве, не в силах двинуться с места. Жрец чуть было не прошел мимо, но тут случилось то, чего никто уж не мог предвидеть. Острые тонкие травинки давно лезли в нос Опокувы: ведь она лежала ничком на земле. Опокува почувствовала, что сейчас, сию минуту чихнет. Изо всех сил стараясь сдержаться, она зажала рот рукой, но было уже поздно. Громкое «ап-чхи!» пролетело по лесу, человек подпрыгнул от неожиданности, но тут же бросился к Опокуве, словно кот к перепуганной насмерть мышке.