хотя ты и старший, принадлежит лишь справедливая доля моей любви, а он,
не менее ревностно, старался показать мне, что собственные дети не
заставляют его забыть обещания, касающегося тебя. Небо, однако, призвало их к себе.
Между мною и тобой мистер Колвилл поделил состояние, доставшееся нам
ценой этой страшной потери, и хотя ты уплатил дань сыновней
благодарности над его могилой, помни, что она недостаточна, что ты обязан ему всем и
навсегда перед ним в долгу. Твоя юность и та радость, которую испытывал
мистер Колвилл, называя себя твоим отцом, не позволяли мне посвятить тебя
в тайну, столь унизительную для меня и тягостную для него. Однако,
сознавая, что это необходимо, я после его смерти сотни раз решалась на признание
и сотни же раз отказывалась от своего решения. Наконец, мое милое дитя, ты
облегчил мою задачу, решив посетить Англию, и я перенесла твой отъезд с
меньшими сожалениями, ибо надеялась, что там ты обретешь своего
родителя, который имеет на тебя те же права, что и я, и который, я уверена, с гордо-
стью признает тебя своим сыном. Итак, ступай, мой милый Энтони, к лорду
Скрупу, покажи это письмо и скажи ему, ибо я не боюсь сказать это даже
тебе, что я посылаю к нему сына, достойного более благородного имени, чем то,
которое досталось тебе вследствие слабости твоей матери. Скажи ему, что я
не хочу допустить, чтобы он взял на себя обеспечение твоей сестры Гертруды,
так как состояние, которым я владею, уже отказано ей, если она будет жива.
Сделай все, милый мой Энтони, чтобы возместить ей потерю матери, ибо, чтя
память моего мужа, я никогда не увижусь с отцом своих детей: это место
станет моей могилой, здесь, пока жизнь моя не угасла, буду я благословлять
моих дорогих детей и молиться, чтобы на их головы не пали грехи родителей».
— Тщетное желание! — сказала миссис Марлоу. — Удар уже был нанесен.
Представьте себе, милые мои девочки, что ощутила я, читая выражения
столь нежных чувств и понимая, что слова написаны рукой моей матушки!
Нас поместили в разных покоях. Мистер Колвилл, более не муж мой, был
достаточно силен телом, чтобы перенести катастрофу, но дух его надломился
под ее тяжестью. Он впал в глубокую меланхолию и затворился от мира. Я
же, по милости Небес, была в забытьи, сраженная жестокой лихорадкой.
Жизнь моя оставалась в опасности несколько недель, и за это время он
принял решение, которое мое выздоровление дало ему возможность
осуществить. Так как нам обоим недостало мужества встретиться, он сообщил мне
письмом, что ждет лишь моего согласия, чтобы вернуться в свою страну,
распорядиться имением и деньги от продажи его отдать в монастырь, где сам он
намерен принять монашеский обет. Он убеждал меня стойко перенести
несчастье, которое, как явственно было для меня из его письма, сам он вынести не
мог. Сделанный им печальный выбор был также и моим выбором — я
написала ему об этом и умоляла навсегда скрыть от нашей матери роковое
последствие ее умолчания, уверить ее, что мы оба счастливы. Неисполнимая просьба!
Даже если Небеса не лишили бы ее навсегда возможности свидеться с ним,
как мог бы он скрывать столь невыносимую муку? Такая глубокая рана
кровоточит при малейшем прикосновении.
Я пришла в себя, но то отвращение, которое вследствие всякого
разочарования (тем более столь глубокого) завладевает юными умами, делало все, что
меня окружало, непереносимым. Во всей моей жизни для меня существовали
лишь те часы, что я прожила в столь сладостном обмане. Еще до того, как я
покинула свою комнату, был решен брак между лордом Скрупом и леди
Матильдой Говард. Союз милорда с первой по знатности и красоте дамой
Англии был великой радостью для всех, кто любил его. Не имея физических, а
тем более душевных сил принимать участие в торжествах, я удалилась,
сославшись на нездоровье, в Аббатство. Смерть вдовствующей леди Скруп, в
самый разгар празднеств, тотчас положила им конец. Лорд Скруп привез
молодую жену в поместье на время траура. Новобрачная, приветливая и
очаровательная, возымела ко мне дружеские чувства, которые, как это нередко
бывает у благородных душ, возможно, черпали свою силу в постигших меня
несчастьях. Исполненная очарования, каким украшает себя подлинное величие,
леди Скруп обладала прелестной простотой деревенской девушки с сердцем