права, в справедливости которых все представленные мною доказательства
не смогли убедить жестокого и вероломного тирана, закрывшего свое сердце
для доводов разума, добродетели и природы? Погрязший в себялюбии,
гордясь своей ловкостью в ничтожном искусстве обмана — презренном в любом
обществе, но позорном в высшем, — он низко подсмотрел благородные
движения моего сердца и из них выстроил для меня гибельную ловушку. Но что
говорить обо мне? Не все ли равно для той, что не желает более жить, где —
судьбой или ее самовольными исполнителями — ей назначено умереть? Лишь
за тебя, дитя мое, за тебя одну моя душа полнится невыразимой мукой.
Несмышленым младенцем ты была спасена от неволи, забвения и безвестности;
был момент, когда, казалось, судьба готова была вернуть все, что должно
принадлежать тебе по праву рождения; и вот — слабая, доверчивая,
несчастная мать становится помощницей жестокого негодяя, решившего заживо
похоронить тебя и уничтожить всякий след, всякую память о наших дорогих и
прославленных предках. Без имени, в бесчестье, твоя цветущая юность
должна увянуть в неведомой тюрьме, оплакиваемая твоей матерью, которая
никогда не сможет простить себе ужасной ошибки, порожденной любовью. Я
знала, что король злобен, низок, хитер, и все же безумно отдала в его
предательские руки все, на чем могли основываться наши надежды, более того — наше
оправдание...
— Выслушайте теперь меня, моя дорогая, моя глубоко почитаемая
матушка! — воскликнула моя милая дочь, орошая мои руки слезами благоговейной
любви. — Увы, природный ход вещей переменился, и я вынуждена сделаться
наставницей. Вспомните правило, которое вы глубоко запечатлели в моей
душе: человеческая злоба напрасно будет пытаться причинить нам несчастье,
если только наши собственные неуправляемые страсти не помогут ее
коварным усилиям. Так будем уважать даже ошибку, если она проистекает из
добродетели. Не доверившись королю, мы бы заслуживали быть отвергнутыми
им. Так предоставим же ему постыдную честь отобрать у вдовы и сироты их
последнее сокровище и посмотрим — что он вынужден был оставить нам.
Разве утратили мы способность смотреть равнодушно на королевский престол и
даваемые им обманчивые блага — даже из безвестной тюрьмы, куда заточил
он нас своею властью? Разве утратили мы право с гордостью обращать взор в
свои сердца, не находя там ничего, что было бы недостойно нашего
Создателя и нас самих? Что до великолепия имени, которого он несправедливо
лишил нас, то стоит ли о нем сожалеть, когда своей жизнью он бесчестит это
имя? По счастью, никакая заветная цель не связана с обретением этого
имени — значит, никакая надежда не загублена утратой его. Разве не вы
повторяли мне, что благородный ум в себе самом находит все для себя необходимое?
Так поднимемся над жизненными невзгодами: время скоро успокоит наши
души, разум примирит нас с трудностями, а религия возвысит над ними. Так
не печальтесь же обо мне, дорогая моя матушка, — заключило мое
сокровище, ласково улыбаясь сквозь слезы. — Для меня никогда не будет тюрьмой то
место, где находитесь вы, и несчастной та судьба, которой обязана я вашей
любви.
О, добродетель, как величаво твое явление, когда тебя возвышает
великодушие! Когда я увидела, как стойко переносит бурю этот полураскрытый
бутон, я устыдилась того, как сама поникла перед ней. Услышав, как моя дочь
со спартанским мужеством применяет к своему положению те благородные
правила, что я старалась — и не напрасно — запечатлеть в ее душе, могла ли я
не извлечь пользу из тех принципов, что сама внушила ей? Из моего
восхищения ею родился тот чистый и возвышенный героизм, что мгновенно
побеждает человеческие слабости, смиряет бурные страсти и, даря нас ясным
пониманием своей судьбы, позволяет бороться с нею.
Тут я припомнила, что, с любовной гордостью украсив наряд дочери всеми
ее драгоценными алмазами, я — сама о том не ведая — собрала огромные
средства для подкупа наших тюремщиков; они же не могли предположить,
какими сокровищами мы располагаем, так как по причине холодной погоды
я закутала дочь в просторный плащ на меху. Я поспешила сорвать с ее
роскошного платья самые дорогие из украшений и спрятать их. Ах, с каким
трудом я удерживалась от слез, как болело мое сердце при воспоминании о