покажет им, чем мы располагаем, и наша жизнь окажется в опасности. Но
положение мое было столь отчаянно, что даже это вполне правдоподобное
предположение не заставило меня ни на минуту поколебаться.
Назначенное время приближалось, и я получила еще одну записку:
«Будьте готовы, когда все стихнет. Все приготовлено, если только подойдет хоть
один ключ. Мой товарищ и я должны будем уйти вместе с вами — ради своей
безопасности, но также и ради вашей».
О, как забилось мое сердце при этой счастливой вести! Моя слабость, моя
хромота — все было забыто. Материнская любовь и привычный страх,
казалось, придавали мне сверхъестественные силы.
Когда настала решающая минута, я опустилась на колени и вознесла к
Небесам мольбу о помощи. Ах, она не осталась тщетной, так как первая же
попытка стражников увенчалась успехом. С щедрой готовностью я протянула
каждому его долю награды. Оба приняли ее с чрезвычайным
удовлетворением и, попросив хранить полное молчание, заперли двери и повели меня в
дальнее крыло здания. На пороге покоев моей дочери они подали мне плащи,
о которых я просила, и согласились ждать, пока мы не будем готовы.
Нежный трепет, ведомый лишь матерям, охватил мое сердце, сообщая сладость
ожиданию, когда я бесшумно пробиралась через темную комнату к двери
другой, откуда падал свет, но, опасаясь внезапным появлением испугать дочь,
я помедлила на пороге. Каково же было мое изумление при виде веселой,
роскошно убранной, ярко освещенной комнаты! Поначалу мне подумалось, что
под влиянием тревоги я испытала обман зрения, но тут же я поняла, что
чувства не обманывают меня, когда взгляд мой остановился на дочери, которая в
изящном наряде лежала на кушетке, погруженная в сон. Рядом с кушеткой
находился письменный столик со всеми необходимыми принадлежностями и
на нем лежало письмо, на которое, как видно, она отвечала, прежде чем
уснула. Мертвящий холод и ощущения, не выразимые словами, вызванные у меня
этой странной картиной, заслонили собой самые пылкие чувства, диктуемые
природой. С чувством отчужденности и ужаса я стояла в дверях,
прислонившись головой к косяку, пытаясь одолеть боль и смятение души и, собравшись
с силами, осознать то, что предстало моим глазам. Она была по-прежнему во
власти сна, которого мне самой не суждено было более знать, но я утратила
желание будить ее, бежать, увы, даже жить далее. Наконец, медленно,
неверными шагами я подошла к столу и, схватив сразу оба письма, упомянутых
мною, казалось, прочла в них свою судьбу. Подпись под первым письмом
делала чтение его почти излишним:
«Еще несколько дней, всего несколько дней, прекраснейшая из женщин, и
я смогу исполнить любое Ваше желание, все идет как должно, так не мучьте
же меня, требуя невозможного. Сердце Вашей матери непреклонно
враждебно ко мне, так было всегда, и я не решусь ни довериться ей, ни оставить Вас в
обществе особы, столь предубежденной, до той поры, пока закон не
расторгнет ненавистный мне брак и король не даст согласие на мой союз с Вами. Я
живу лишь этой надеждой, она поддерживает меня в долгой, томительной
разлуке. Почему зовете Вы тюрьмой мирный дом, укрывающий Вас? Весь
мир представляется тюрьмой тому, кто с радостью видит лишь утолок его,
где обитаете Вы. Завтра я сумею отлучиться на час, чтобы провести его с
Вами, — улыбнитесь же этому часу, моя любовь, и осчастливьте приветливостью
преданного Вам Сомерсета».
Каким многочисленным и разнообразным несчастьям подвержено сердце
человеческое? Из всего их многообразия, что я познала до сей поры, ни одно
не могло сравниться с этим несчастьем. Моя оскорбленная душа отшатнулась
даже от той, кому отдана была вся моя любовь. Лицемерие, основа всех
пороков, прокралось в ее сердце под именем любви и погубило добродетель в ее
весеннем цветении. Со страхом обратилась я к ее письму, дабы положить
конец своим сомнениям.
«На какое нескончаемое одиночество, на какие страдания Ваша любовь,
милорд, обрекает меня! Напрасно пытались бы Вы занять в моем сердце то
место, что всегда должно принадлежать родительнице, столь заслуженно
почитаемой и боготворимой. Но Вы повторяете "завтра", все время — "завтра" —
увы! — этот день может уже не наступить... Вы считаете, что я мнительна, но