росла трава. Все указывало на уединенность и заброшенность этого места.
Мы тут же стали искать выход и обнаружили небольшую квадратную дверь с
двумя петлями наверху, запертую снизу на тяжелый железный засов,
покоящийся на крепких крюках. Сдвинуть его в одиночку мне было не под силу, и
Эллинор, потушив факел, пришла мне на помощь. При всем нашем
любопытстве и бесстрашии вид груды развалин поверг нас в трепет. Обернувшись,
чтобы посмотреть, как вход укрыт от людских глаз, мы увидели, что он
находится у подножия высокой гробницы, по углам которой, словно охраняя ее,
стояли гигантские статуи рыцарей в доспехах; две из четырех статуй были
обезглавлены. Судя по многочисленным эмблемам и символам, здесь был
похоронен знатный рыцарь. Стрела, выпущенная отвратительным скелетом,
сквозь щит пронзала сердце рыцаря; взор его был устремлен на крест,
который протягивала ему Святая Уинифрида. Трудно было надежнее спрятать
вход: как ни груба была скульптура, эти украшения отвлекали глаз от
основания гробницы. Опустившаяся за нами небольшая дверь была тонкой
каменной пластиной, изнутри обшитой деревом, и прилегала так плотно, что даже
сейчас, незапертая, была неразличима. От гробницы на обширном
пространстве открывался вид величественный и дикий до крайности. Местами груды
осыпавшегося камня проросли кустарниками и деревьями, которые
удерживали от падения клонящиеся колонны. Местами сохранившиеся части
высоких стен, казалось, покачивались при каждом порыве ветра, а с их замшелых
вершин свисали фестоны и гирлянды плюща. Разрушенная сводчатая
колоннада кое-где еще давала приют от непогоды, угрюмо изгоняя дневной свет. В
ней от самого легкого шага просыпалось долгое эхо. Сплетение лесных
ветвей, начинавшееся сразу за развалинами, дополняло великолепие искусства
разнообразием природы. Мы с сожалением покинули свои новые владения,
когда последний луч солнца окрасил вершины деревьев.
Мы решили умолчать о своей прогулке, чтобы отец Энтони не запретил
нам повторить ее. Тот, сударыня, кто хочет надолго удержать под своим
влиянием молодых, должен, смягчая разницу в летах, войти к ним в доверие.
Любовь и уважение нераздельны, но, если страх, хотя бы раз, овеял холодом
путь к сердцу, никакое иное чувство не пересилит его, и потому послушанием
никогда не руководит добровольная склонность, и мы рады бываем
вырваться из-под гнета надменности и суровости, в каком бы почтенном обличье они
нам ни являлись.
Из каких безделиц возникают чистейшие радости жизни! Вид,
открывшийся перед глазами, цветок, песенка могут наполнить сердце ликованием, пока
страсти еще глубоко таятся в нем, не отравляя его простоты, не истребляя его
наслаждений.
Удовольствия, которые удалось скрыть, почитаются наивысшими —
суждение это как нельзя более справедливо: обманув бдительный надзор, мы
льстим представлению о собственной находчивости, отчего становимся
нечувствительны к своим ошибкам.
Почти ежедневно мы навещали это полюбившееся нам место и всякий раз,
как подрастающие птенцы, отваживались сделать еще один шаг; и мы
отваживались на это так часто, ни разу не встретив ни души, что перестали
бояться. С одной стороны лес полого спускался к проходившей вдалеке дороге.
Там уже виднелись деревушки: издали казалось, что они обещают радости
встреч и общения с людьми, но безыскусная простота их обитателей делала
это обещание неисполнимым.
Но вы пеняете на то, что я трачу время на скучные описания. Ах,
сударыня, не всегда этот лес был безлюдным. Волею случая, или, следует мне
сказать, Провидения, в его безлюдной глуши оказался самый известный,
окруженный всеобщим поклонением человек из придворного круга Елизаветы.
Природа щедро наделила его своими дарами, которые искусство и усердие
довели до высшего совершенства.
Как-то раз, окликнув сестру, я открыла в пустоте леса и развалин звучное
эхо и, обрадованная этим, запела. Звуки отчетливо, один за другим, стихая
вдали, складывались в печальную симфонию, как вдруг пение мое было
прервано Эллинор, которая, оставив птиц, послушно слетавшихся клевать корм
из ее рук, стремительно бежала к Убежищу, на бегу знаками призывая меня
следовать за ней. Мы так часто пугали друг друга беспричинно, что я не