матери ты унаследовала ее недостатки? Безвольная слабость, подобная твоей,
подорвала ее моральные устои, оставила на ее жизни пятно, которое время не
может стереть. Но если ты не можешь быть более добродетельной, чем она,
будь, по крайней мере, более осмотрительна.
— Довольно, отец Энтони! — воскликнула я с гордым достоинством, и,
пораженный, он умолк. — Не губите доброго намерения ваших поступков
предположением, против которого восстает душа моя. Никогда не позволю я себе
сказать слово в осуждение моей матери, но еще менее позволю я себе
заслужить осуждение постороннего мне человека. Возможно, я совершила ошибку,
но совершила ее по невинности, и никогда в жизни моей не было более
благородной цели, чем спасти жизнь лорду Лейстеру.
Нет ничего опаснее, чем судить юную великодушную натуру слишком
сурово: она тогда мгновенно замыкается в себе и восстает против подозрений,
которые полагает незаслуженными. Потрясенная высказанными им
сомнениями, я вдруг ясно осознала, не испытывая при этом стыда, пристрастие, в
котором едва ли прежде осмелилась бы признаться себе.
Убедившись по моему поведению, что утратил былое влияние на меня,
отец Энтони приказал Эллинор привести к нему лорда Лейстера и пожелал
говорить с ним наедине. Я удалилась, хотя и неохотно, не желая
окончательно раздосадовать его. Зная, как несправедливы могут быть люди, я опасалась,
что он может оскорбить лорда Лейстера, а тот, не различив правого и
виноватого, навсегда отвернется от нас. Разве не враждуют часто целые семьи — и
даже передают вражду из поколения в поколение?
Их разговор длился целых два часа, я считала минуты в мучительном
ожидании. Наконец отец Энтони вошел в комнату и, отослав Эллинор
занимать лорда Лейстера, попросил меня собраться с мыслями и выслушать его.
— Как ни оскорбительны могут показаться тебе мои подозрения, молодая
особа, — сказал он, — я осмелюсь предположить, что больше знаю свет,
проведя в нем молодость, чем ты, почти не покидавшая этих стен. И лучше было
бы, если бы ты их никогда не покидала. Если я скажу тебе, что вельможа,
которого вы спасли, просит твоей руки, ты станешь тешить себя
всевозможными романтическими выдумками и вообразишь, что им руководит любовь,
столь же безоглядная, как твоя. Может быть, это отчасти так, а может быть —
он вспомнил, что твоя мать — ближайшая наследница английской короны,
что она может умереть в тюрьме, что всегдашняя неприязнь англичан к
правителям-иноземцам может возобладать над правами твоего брата Иакова, и
тогда граф Лейстер удовлетворит свое честолюбие благодаря предпочтению,
которое будет отдано тебе. Суровая необходимость, вызванная тем
неограниченным доверием, с которым ты посвятила его в свои интересы, делает для
меня излишним перечислять все те веские возражения, которые я мог бы
привести против тбоего союза с ним. Недавняя утрата жены, как я понимаю,
делает возможным его брак с тобой. Ты не оставила себе иной возможности,
кроме как выйти за него замуж, и я не дам согласия на его отъезд из этого
убежища, пока контракты, которые я сам продиктую, не будут торжественно
подписаны и брак не будет заключен по всем правилам.
Вообразите, сударыня, что чувствовала я во время этой речи. О, отец
Энтони, так ваше суровое повеление было вестью о счастье? В один миг из
бездны отчаяния вознестись на вершину блаженства! Узнать, что благородный
Лейстер готов еще раз пожертвовать своей безопасностью ради любви, еще
раз рисковать опалой, из которой он пока не возвращен, возвысить меня из
полной безвестности, ах, возвысить до себя — выше трона моих предков!
Сладостная надежда когда-нибудь вознаградить его нежность ко мне,
порожденная речью отца Энтони, только и запомнилась мне из всего сказанного
им. Короны и скипетры, эти игрушки в руках любви, являлись мне в
воображении, и слезы счастья текли по моим пылающим щекам, а я повторяла про
себя слова Миранды: «Как я глупа, я слезы лью от счастья».
Рассудив и обдумав все обстоятельства, отец Энтони немного смягчился:
он увидел, что вскоре освободится от бремени опеки над нами, которую его
иссякшее состояние и преклонные годы делали непосильной. Любезный и
обаятельный Лейстер присоединился к нам, и мы, избавившись от гнетущих