как-то утром на охоте, почувствовав себя дурно, я почти сразу отстала от
погони и отправилась вместе с сестрой на поиски шатра в сопровождении
охотника, который знал его местоположение так же плохо, как мы. В запутанном
сплетении узких тропинок мы встретили всадника с многочисленной свитой.
Чтобы освободить для нас путь, он приказал своим слугам вернуться,
спешился, поклонился, сняв шляпу, и не надевал ее, пока мы не проследовали мимо.
Обратившись к нашему провожатому, он спросил, где искать ему графа Лей-
стера. Не знаю отчего, вопрос этот встревожил меня, и я мгновенно
обернулась, желая увидеть лицо этого человека. Лошадь моя при этом не замедлила
шага, и я ударилась головой о нависшую над дорогой ветвь с такой силой, что
поводья выпали у меня из рук и незнакомец едва успел подхватить меня. Я
потеряла сознание. Кто-то из свиты отворил мне кровь, после чего я
мгновенно пришла в себя, поддерживаемая незнакомцем, который сжимал мою руку
гораздо сильнее, чем того могла потребовать озабоченность моим
состоянием. В смущении и растерянности от всего происшедшего я тщетно попыталась
высвободить руку и, чувствуя, как волосы спадают локонами мне на шею,
оглянулась в поисках шляпы и увидела, что она все еще свисает с той ветви, о
которую я ударилась. Невзирая на уговоры, я настояла на том, чтобы сесть в
седло, и, через мгновение вернувшись к незнакомцу, принесла ему живейшую
благодарность за столь любезную и своевременную помощь. Он ответил с
таким изяществом и учтивостью, что у меня возникло сильнейшее желание
узнать, кто он такой, но под внимательным взглядом, которым он меня
провожал, я не сразу смогла удовлетворить свое любопытство. Чуть позже мой
провожатый сообщил мне, что это племянник лорда Лейстера, сэр Филипп
Его наружность отвечала тому приятному впечатлению, которое
произвели на меня его манеры, и я лишь пожалела, что встретилась с ним при
таких досадных обстоятельствах, которые, по-видимому, его глубоко
поразили. Поглощенная этими мыслями, я, хотя и легла, не могла сомкнуть глаз, а
внезапное появление в шатре моего супруга окончательно отогнало сон. С
видом крайней досады и смятения, даже не справившись о моем самочувствии,
он бросился в кресло подле меня и разразился сетованиями на жестокость
судьбы. В безмерной тревоге я покинула постель и, упав перед ним на колени,
стала умолять его открыть мне причину этих сетований.
— Матильда, — сказал он, устремив на меня пристальный взгляд,
исполненный печали, — сюда едет королева.
Я помертвела при этих словах — только его объятия удержали меня, не
дав упасть, только его ласки спасли меня от обморока.
— Я ее хорошо знаю, — продолжал он, — и имею все основания полагать,
что нас предали. Само коварство ее приезда — без предуведомления — убеж-
дает меня в том, что она заподозрила по меньшей мере некие чары, тайно
удерживающие меня в Кенильворте. Я всегда намеревался, одинаково
памятуя о своем обещании и своей безопасности, препроводить тебя в подобном
случае в Убежище, но сейчас я опасаюсь того, какой вид это будет иметь как
в глазах моих собственных слуг, так и в глазах спутников Сиднея: все они
принадлежат к королевской свите и совершенно сражены твоей красотой. У
нас есть одна-единственная возможность. Скажи, любовь моя, может ли твой
Лейстер надеяться, что ради него ты поступишься и законной гордостью, и
праведным негодованием? Снизойдешь ли ты до того, чтобы предстать перед
Елизаветой в том смиренном обличий, в котором являлась до сей поры, и,
забыв на время, что она — гонительница твоей семьи, согласишься ли видеть в
ней лишь покровительницу твоего супруга?
— Я забуду все, — воскликнула я в порыве нежности, — все, что угрожает
твоей безопасности и спокойствию. Для меня будет счастьем чем-то
пожертвовать в доказательство своей любви, и я стану чем ты пожелаешь. Как дочь
Марии я всей душой восстаю против Елизаветы, но как жена Лейстера я не
должна иметь отличных от него желаний, а до этой тревожной минуты мне
даже не приходилось проявить смирение.
— Что узы брака в сравнении с этой невидимой связью душ! — сказал мой
супруг, прижимая меня к себе и смешивая свои слезы с моими. — Мне так
тяжело уступить тебе в великодушии, что я едва могу совладать с желанием