– А еще? – опомнился он, осознав, что уставился на губы Сандрины подобно ребенку, застывшему перед витриной со сладостями.
– А еще на грязном поле щиплют траву коровы со свастикой, нарисованной на их шкурах. Полиция считает, что это сделали мальчишки.
– Зато ты никогда бы не увидела такого в Париже!
Эта фраза, похоже, была его любимой присказкой. Он произносил ее, как только появлялся подходящий повод: предстоящая ярмарка домашнего скота, разбитые сельские дороги, обветшалый вид почтового отделения, грубые манеры местных жителей… Конечной целью его мантры было убедить свою новую коллегу никогда не покидать эти места, а точнее, никогда не уезжать от него.
– Это точно… – согласилась она.
– Сандрина?
«Черт, – подумала Сандрина, – сейчас он это сделает. Он пригласит меня выпить по стаканчику, и у меня не будет повода ему отказать. Почему он не понимает, что я хочу остаться одна? Потому что он не может, идиотка. Он же ничего не знает о тебе. По крайней мере, недостаточно, чтобы о чем-то догадаться». Запястье снова обожгло огнем. Как и при виде фашистской свастики. Она незаметно потерлась им об карман джинсов, словно речь шла о простом укусе комара.
– Да?
– Пьер просил тебя зайти, похоже, там что-то серьезное… – сообщил Венсан.
Пьер был их начальником. Это он связался с ней, чтобы предложить ей место. Один из его друзей, работавших в столице, рассказал ему о Сандрине. Пьер не колебался ни секунды, хорошие журналисты были скорее редкостью в их местах.
«Ты пишешь хорошо, но не для здешней публики…».
Именно это она ожидала услышать, усаживаясь напротив Пьера, мужчины пятидесяти лет с кудрявой шевелюрой и очками в позолоченной оправе, выражение лица которого не сулило ничего хорошего. Сандрина уже представила, как возвращается в Париж и снова бегает по городу в поисках работы, пусть даже внештатным журналистом…
– Как дела, Сандрина? – без предисловий спросил Пьер.
В кабинете витал легкий аромат корицы, происхождение которого она не могла определить.
– Хорошо, спасибо.
– Тебе здесь нравится? – поинтересовался он, доставая из ящика стола тарелку с печеньем. – Я знаю, что это не Париж, но мы – серьезная газета, нас очень ценят в регионе. Обычаи, возможно, кажутся тебе странными, почти примитивными, но такая простота в людях порой успокаивает, особенно когда приезжаешь из крупного города.
– Все в порядке, я уже привыкла к луковым ярмаркам и праздникам Святого Иоанна, – призналась Сандрина, даже если глубоко внутри понимала, что это не так. – Но мне понадобится еще несколько лет, чтобы я могла нарядиться крестьянкой и танцевать вокруг священного огня…
– Не будь в этом так уверена! Ты пропустила празднование в этом году, но поверь мне, зрелище того стоило!
Сандрина представила, как ее шеф скидывает свой твидовый пиджак и водолазку и в одной набедренной повязке присоединяется к веренице фальшивых девственниц.
– Угощайся, – предложил он, протягивая ей тарелку, – попробуй это печенье. Вот уже два месяца моя жена считает, что кондитерское дело – это будущее человечества. Каждый день – новый рецепт. У меня уже глюкоза в крови зашкаливает, мне иногда кажется, что я писаю сахарным сиропом.
– Спасибо, но я уже сегодня отведала местных деликатесов у месье Вернста, может быть, позже.
Пьер поставил тарелку, вздохнул, чтобы придать себе смелости, и посмотрел на молодую женщину.
– Сандрина, я… я не знаю, как начать, это несколько щекотливая тема.
Вот он, момент истины. Тот самый временной разрыв, когда рушится настоящее, отправляя нас в прошлое. Видимо, снова придется переезжать. Покинуть одно место, чтобы укрыться в другом. Опять бежать под серым сводом изменчивого неба. Вновь ощущать обжигающие шрамы на запястье. Рассказывать себе старое стихотворение, чтобы хоть как-то забыться.
– Что-то случилось? – спросила Сандрина, догадываясь о том, что будет дальше, поскольку уже слышала это не раз.