Ее не покидало ощущение, что он каким-то образом установил там ловушки, потому что она была аккуратна и умела, а такие инструменты не ломаются просто так. Он играл с ней — вот что она думала. Играл с ней, позволяя верить, что отсюда есть выход, а затем убедиться в своем проигрыше.
Ублюдок.
Бравада Джесси длилась достаточно долго. Отказываясь тратить время на мысли о том, что может случиться, если она не сможет сбежать, Джесси сосредоточилась на поисках. Она исследовала, думала и наконец призналась сама себе, что сама выбраться не сможет. Она методично рассмотрела и отвергла различные планы того, как получить преимущество, когда он придет за ней.
Она отказывалась сдаваться.
Когда Джесси заметила инфракрасную камеру и направилась к ужасному кровавому стулу, чтобы встать на него и разбить камеру, тогда и обнаружила, что стул приделан к твердому грязному полу. Она полагала, что внизу бетон. Но не стала даже подтверждать свои подозрения.
Не желая радовать его своей паникой, потому что он определенно наблюдал за ней или записывал все происходящее, она сохраняла нейтральное выражение лица, когда заставила себя перебирать инструменты, покрытые кровью и плотью, пока наконец не нашла то, что смогла бросить в камеру и разбить ее.
— Пошел ты, — пробормотала она, чувствуя вспышку триумфа.
Ее торжество длилось довольно долго.
А затем она поняла, что свет от фонаря слабеет
— Вот черт, — прошептала Джесси.
Наварро бродил по гостиной, подобно беспокойному коту в клетке. Уже наступили сумерки, и до них доносились звуки салютов — фестиваль подходил к концу.
Им и так было невесело, а Эмма еще и заботилась о собаке, которая ненавидела салюты.
— Я должна была сказать тебе раньше, — проговорила Эмма. — И неважно, что я там обещала.
Ее глаза все еще оставались красными, с того момента, как она вернулась к нему рассказать о том, что знала о цели Джесси, но голос ее был ровным.
Он едва заметно повел рукой, будто отодвигая что-то в сторону.
— Говоришь, Джесси отрицала, будто что-то помнит о произошедшем с ней, но была уверена, что что-то было?
— Так она сказала. Она сосредоточилась на Викторе, по крайней мере, в начале, сказала, что точно помнит, как он подначивал ее выпивать больше и больше. Но позже… Она казалась менее уверенной и больше озадаченной. Растерянной.
Свернувшись на диване и поглаживая дрожащую собаку, Эмма наблюдала за метаниями Наварро и пыталась вспомнить каждую крупицу информации, которой поделилась Джесси.
— Казалось, она думает, что найдет ответы во время фестиваля, когда поговорит с тем, кого подозревала. Она была так осторожна насчет этого, особенно последние дни. Черт, я даже не знаю точно, причинили ли ей боль и скольких она подозревала. Она… она никогда не говорила, что их несколько, но сейчас мне кажется, что именно так и было.
— Эмма, мы оба видели, что сегодня она говорила со многими.
— Знаю-знаю. — Эмма прикусила ноготь на большом пальце, а затем добавила: — Тяжело сказать, с кем именно она беседовала, учитывая расстояние и количество людей вокруг. Но она точно говорила с Виктором, Сэмом, Дэном и Питером Троем. И у нас нет никакой возможности узнать, кто из них важен.
Наварро остановился и посмотрел на Эмму.
— Джесси жива. Ты понимаешь это?
— Ты имеешь в виду, пока что.
— Она жива.
— Поймана и в панике, — стараясь говорить ровно, ответила Эмма. — Согласно твоей начальнице.
— Она жива, — повторил Наварро.
— А ты почувствуешь ее смерть?
Прямой вопрос повис в воздухе на длительное время, пока наконец Наварро неохотно ответил:
— Скорей почувствуешь и узнаешь ты, нежели я. По крайней мере, вначале. Ты уже сдалась, Эмма?
Хотелось сказать, что нет, но Эмма поняла, что не может произнести ни слова. Потому что где-то в глубине души у нее было жуткое ощущение, что остаток жизни Джесси измеряется часами.
И Эмма не могла ничего сделать, чтобы спасти сестру.
Он использовал шокер.
Хватило всего лишь ослепляющего луча света, направленного на нее на одно мгновение. Дверь внезапно открылась, и стрелы шокера полетели к ней.
Следующее, что осознала Джесси, — она пытается стряхнуть воздействие от поражения током, понимая, что привязана клейкой лентой к стулу.
Обнаженная.
Сначала свет буквально ослепил ее, и она не узнала голос, когда он заговорил.
— Не понимаю, зачем ты вообще вернулась. Тебе всегда было плевать на город, и ты не могла дождаться, чтобы убежать отсюда.