— Не придуривайся, — сказал Мэтью.
Смех Боба откликнулся эхом из его кофейной кружки.
— Ты ведь ничего обо мне не знаешь, Мэтью. Ты не знаешь, на что я способен.
— Я объясню, на что я способен, — сказал Мэтью. — Я расшибу тебе башку, а потом посажу тебя за решетку, и когда ты оттуда выйдешь, ты уже будешь носить подгузники. Нравится тебе такой план?
Боб допил свой джин. Потом пару раз лизнул тарелку, поставил ее на крыльцо и припечатал Мэтью жесткой улыбкой.
— Ты знаешь такого Джей Ти Данлапа?
— С бензозаправки, что ли? Это который с бельмом?
Улыбка Боба была по-прежнему безупречна.
— Его самого. Иди спроси Джей Ти Данлапа, что произошло между его братом и Бобом Брауном. Он расскажет кое-что интересное — то, что тебе не мешало бы знать, прежде чем ходить тут и сыпать угрозами.
Хотя Мэтью обожает подначивать других, сам он никогда не был склонен к насилию. Мой брат чувствует себя уверенно лишь в тех соревнованиях, где твердо рассчитывает победить, а бестолковщина физической схватки мешает ему оценить уровень разумного риска. Я видел, как в школьные годы Мэтью удирал от мальчишек, которых мог бы порвать на мелкие клочки, — он и тогда предпочитал позор драке с сомнительным исходом.
Мэтью пожевал нижнюю губу и кинул на Боба задумчивый взгляд из-под полуприкрытых век. Потом встал и швырнул свою тарелку в стену дома. Она разлетелась вдребезги прямо под фонариком, освещающим крыльцо. Некоторое время он стоял без движения и смотрел, как медленно сползает на пол жидкий ком лапши, сдобренной белым соусом. Затем ушел внутрь, хлопнув дверью с такой силой, что у меня загудело в кишках.
Боб прищелкнул языком и сказал, что пора на боковую. Он встал и протянул мне руку. Я слегка помедлил, прежде чем ее пожать.
— Так я разбужу вас еще затемно, — сказал Боб. — И если мистер Сердитый Медведь будет не в настроении охотиться, что поделаешь — пойдем без него. Бонсуар! — Он поправил кепку, подмигнул мне и исчез в ночи.
Единственным предметом меблировки в хижине Мэтью был матрас без простынь, который он расстелил посреди гостиной. Когда я вошел, мой брат не шелохнулся. Я угнездился в теплой нише между его коленями и выброшенными вперед руками и заснул крепким безмятежным сном.
Перед рассветом раздался скрип двери.
— Хватит дрыхнуть, джентльмены, — сказал Боб, хлопая в ладоши. — Ну-ка, подъем!
Он протопал к плите, зажег фонарь и вскипятил воду для кофе. Я встал и оделся. Воздух в хижине был плотным от холода.
Мэтью не шевелился. Я покачал его ногой за плечо.
— Отвали, — сказал Мэтью.
— Ну и ладно, — жизнерадостно сказал Боб. — Наш толстячок хочет баиньки. Оставь его, Алан.
Я снова толкнул брата. Мэтью резко, хрипло вздохнул и поднялся с треском с постельных принадлежностей, глухо стукнув коленями об пол. Он надел камуфляжный комбинезон, парку и охотничий жилет сложной конструкции с уймой кармашков на молнии и гофрами патронташа поперек груди. Потом Мэтью перенес ружья из своего пикапа в старенький белый фордик Боба, стоявший перед домом с алюминиевой лодчонкой на прицепе. Мы залезли в машину и покатили с холма вниз. Я сидел, зажатый между Бобом и братом. Мэтью прислонился головой к окну в потеках росы и дремал или притворялся, что дремлет. Боб был полон энтузиазма. Вчерашняя размолвка, казалось, не оставила у него в памяти никакого следа. Он тараторил без умолку, с маниакальной быстротой меняя темы в широчайшем диапазоне, от доисторических двадцатиметровых акул, якобы обитающих в Марианской впадине, до своих бесед со знакомым кришнаитом, утверждающим, что бедные афроамериканцы были в прежней жизни богатыми белыми рабовладельцами.
С полчаса мы ехали по двухполосному шоссе, а потом Боб свернул на узкую лесную дорогу. В свете фар мелькали стволы берез, словно изуродованные проказой. Скоро дорога вывела нас на берег озера. Боб ловко подогнал прицеп задом к замшелому слипу и при помощи ручной лебедки спустил лодку на воду. Мы с Бобом перетащили в нее снаряжение. Мэтью устроился на носу, лицом к востоку, где небо уже подернулось предрассветной ржавчиной. Все ружья он положил к себе на колени.
Боб рванул шнур мотора, и лодка плавно заскользила по темной водяной глади. Мы покинули бухточку и понеслись на север, держась недалеко от берега, мимо бесконечных зарослей камыша и горбатых массивов розового гранита, похожих на рубленую солонину. Через двадцать минут Боб причалил в илистом закутке, знакомом ему по прежним вылазкам. Мы вытащили лодку на берег и вслед за Бобом двинулись в лес.