Приехали туда [в Харьков], он говорит: он вас будет спрашивать, вы только скажите подробно, как арестовали, и как Женя умер, и как Красовский допрашивал, как пугал, как учил говорить, вы все расскажите. Вот прошли квартала два-три, зашли в номер. Там был этот господин, полный, солидный, представительный такой. Бразуль говорит, что это – член Государственной Думы из С.-Петербурга. Он сказал, расскажите, как это было, как арестовали вас... Я говорю так и так, потом о Бейлисе. О Бейлисе не рассказывайте, об этом перестаньте рассказывать, вы говорите то, что я вам говорю, преступные люди могли убить, а не то, что там Бейлис какой-то, и что Женя будто бы не то говорил, что Женя был обманут, его научили, он так и говорит...
Я говорю, что вы от меня хотите? [Он говорит:] мы вам сделаем то, что вы пожелаете, только возьмите дело на себя.
Председатель: То есть какое дело?
Свид.: ...Я не понимаю, как на себя взять? Убийство, говорит. Как, я говорю, убийство взять на себя, когда я не могла этого сделать? Он говорит: это не ваше дело, возьмите. Как я могу взять, как может женщина убить? Ну, остальное доделаем мы... только вы согласитесь... Вы только подпишите лист бумаги, потом получите документ, мы дадим такой, что поедете за границу, где днем с огнем не найдут. Говорю: {307} странно, почему я? Он сказал: вы более подходящая, это Андрюша дружил с вашим Женей, так что нет более подходящего, кому навязать, как вы...Все видели, что Андрюша играл с Женей, так что более подходящая вы. Я говорю: я возьму на себя, что же потом дальше? Он говорит, если вас арестуют, самые лучшие защитники вас защитят и вам ничего не будет. Я говорю: это странно, я не могу довериться. Тогда два еще господина вошли из другой комнаты... Один говорит: мы дадим вам 40 тысяч, и дадим документ. Вы уезжайте за границу и будьте спокойны. Если потом захотите взять на себя, то будет поздно, а теперь самое подходящее, горячее время, помогите нам. [Я говорю:] я не знаю, как может женщина убить? Он говорит – не ваше дело, вы подпишите, что да, согласна, а остальное мы сами доделаем. Я говорю: я подумаю, поговорю с мужем. Мы – Бразуль, Выгранов и я – ушли. Мы пришли домой [в гостиницу], Бразуль говорит, если подпишете эту бумагу, вы сейчас получите деньги. Я говорю: не знаю, никто не поверит. Он говорит: не ваше дело, только согласитесь. Я говорю, я боюсь, я подумаю. Мы обратно пришли к себе, выпили по стакану чаю, он [Бразуль] бумагу берет и говорит, подпишите, а остальное не ваше дело... Только подпишите чистый лист бумаги, больше ничего не нужно...
Наутро [Бразуль] пришел и говорит, пойдемте туда, согласитесь, а то будет поздно. Сейчас вы получите много [денег], а тогда [позже] никто не поможет. Я сказала – нет. Потом подумала: они теперь меня оставят, ни копейки денег у меня нет, как же я останусь в чужом городе. Они ушли, оставили комнату. Поэтому я оставила на стене, на обоях, надпись... – имя и фамилию. Я вышла, купила открытку и написала мужу: «ты не безпокойся, я нахожусь в Харькове». Через два-три часа является Бразуль-Брушковский и говорит: «Ну, Вера Владимiровна, согласны или нет?» Я говорю – нет.
Поехали обратно в Киев... Когда вышли на вокзале, он говорит: не пойдем вместе, вы идите по одной улице, а мы по другой, и никому не говорите, потому что за нами следят [67]. Я пришла домой... рассказываю мужу. Он говорит: странно, я не понимаю. Через дня четыре он был устранен от службы... Приходит Бразуль-Брушковский и говорит: а что я вам говорил?.. Я просила начальника округа, чтобы он дал ему возможность дослужить. Он говорит: нет, я его устраняю. В чем виновен?.. Он говорит, это мое дело... Мы остались без средств. Приходит Бразуль-Брушковский, говорит: возьмите на себя, вам будет хорошо, а если не возьмете, то вам очень плохо будет. Я говорю: я приму на себя, но как это сделать? Он говорит. Вы только подпишите, нам нужно, чтобы суд рассеять. Мы согласились на это, я не знаю, как сделаю, если придется мне на суд идти? Нет, говорит, это без суда будет. Я говорю: делайте, как хотите. Я согласилась. Он говорит: подпишите заявление прокурору. Дал бумагу, на суде вы говорить не будете. Мы подали полковнику Иванову прошение, что там было уже я не знаю. Я говорю, что Женя то-то, то-то говорил. Больше нечего говорить, а остальное мы сами напишем, что нужно будет. Через несколько времени Бразуль-Брушковский сделал заявление. Он приходит и говорит: для дела нам нужно кого-нибудь более солидного сюда притянуть. А все-таки я вам предлагаю все на себя возьмите. Я вторично отказалась.
Через несколько времени он [Бразуль-Брушковский] пришел ко мне, я нуждалась в деньгах – он мне раза четыре давал. Он говорит: согласитесь, вам хорошо будет, вам гораздо будет лучше, чем сейчас. Он назначил мне свидание на Александровской улице, в какой-то гостинице. Он там уже был [когда я пришла], и еще другие. Вот он и говорит. Что же, Чеберяк, этого нам мало, нам надо действий, берите на себя убийство, а если не хотите, то потом поздно будет. Я отказалась, но он ко мне еще несколько раз приходил. Через некоторое время я осталась совсем без средств. Я хотела переменить квартиру. Я встретила Бразуль-Брушковского... Он говорит? Что Чеберяк? Я говорю – перебираюсь. А разве вы уезжать не собираетесь? – Я говорю: Нет, я квартиру {308} хочу переменить. А заграницу, в Канаду, не уезжаете? Я говорю: зачем? – Да, вас, разыскивают. Вот я вам говорил, что если бы на себя дело взяли, то ничего не было бы [68]. Я сказала, что брать на себя не собираюсь, ничего за собой не чувствую. Тогда полковнику Иванову было написано, что Вера Чеберяк[ова] собирается бежать за границу. Я говорю, что если вы имеете какие-нибудь данные подозревать, прошу проверить, но я за собой ничего не чувствую... Тогда я заявила г. товарищу прокурора, что вот мне предлагают взять на себя дело. Прокурор отнесся сочувственно, потребовал бумагу с показаниями. Я их и представила...
{309} ...Шмаков: Когда Женя ходил за молоком к Бейлису, не рассказывал ли он, что встретил двух незнакомых евреев?
Свид.: Да, говорил. Не помню, какого числа, но незадолго до убийства Андрюши. Я послала Женю за молоком... Приходит бледный домой и говорит: «Мама, я больше не пойду туда, меня испугали какие-то два еврея. Они такие странные были, на голове что-то черное, в черном одеты, я таких даже на рисунке не видел. Они за мной побежали, и я утек»...
Шмаков: Не помните ли, не говорил вам Женя, на кого похожи эти евреи?
Свид.: Говорил. Один старый, а другой высокий, сутуловатый. Молодой или старый подошел, но он говорил, что он сходство имел с продавцом сена. Его фигура, и как будто его отца, который рядом жил по нашей стороне. Всегда в еврейскую больницу ходили [где была молельня. – И.Г.]...
Председатель: Посмотрите, здесь среди свидетелей есть он?
Свид. (смотрит): Он рядом с человеком в очках сидит (показывает на свид. Шнеерсона)...
Шмаков: Вы знаете знатного господина, к которому вы ездили [в Харьков]?..
Свид.: Нет, сначала не знала, а когда была у следователя, то там был господин, которого я не узнала, но следователь мне сказал, что это присяжный поверенный Марголин...
Шмаков: Вы говорили, что когда вы находились у Марголина, там было еще двое лиц?
Свид.: Да, были.
Шмаков: А что, говорил ли Марголин?
Свид.: Марголин убеждал принять вину на себя.
Шмаков: Потом в ресторане [в Киеве], в гостинице, вы говорили, что видели еще двух лиц?
Свид.: Да, два раза в Харькове, и потом в гостинице [в Киеве] видела.
Шмаков: Не говорил ли он, что приезжий?
Свид.: Сказал, что приезжий из Петербурга...
Замысловский: Вы нам рассказывали, что поссорились с Малицкой, что ударили Малицкую по физиономии, а Малицкая, что же вам сказала, не припомните?
Свид.: Сказала, что отомщу, будешь помнить [69]. Наконечный написал заявление в жандармское отделение.
Замысловский: Не было ли случая, что она камнями вам в дверь бросала?
67
«Когда я отошла от вагона шагов на 12, то чтобы посмотреть, куда пойдут Выгранов и Бразуль, я оглянулась и увидела, что рядом с вышедшим из вагона Бразулем стоит и с ним разговаривает тот неизвестный [Марголин. –
68
«После этого, когда неожиданно для меня стали возникать против меня уголовные дела по обвинению в укрывательстве нескольких краж, то Бразуль, Выгранов и Красовский выражали мне участие... хотели внести за меня залог. Потом же я узнала, что мои обвинения построены ими самими при помощи лжесвидетелей. Бразуль меня поссорил с Мифле и заставил питать к нему злобу, точно также он настроил на меня и Мифле. Относительно последнего Бразуль мне говорил, что ему сначала нужно навязать уголовное дело, так как без этого его нельзя будет впутать в дело Ющинского. Затем Бразуль меня рассорил с Екатериной Дьяконовой, с которой я перестала видеться, и вообще старается между разными лицами сеять вражду и пользоваться показаниями озлобленных для установления того, что ему необходимо» (протокол от 2 июня 1912 года. ЦГИАУ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 5482. Л. 319 об.). –
69
Ранее В. Чеберякова показала: «Когда у меня был произведен обыск, и я была арестована, я, уходя из своей квартиры, увидела Зинаиду Ивановну [Малицкую], которая мне сказала, что она действительно написала письмо начальнику жандармского управления, но никогда не думала чтобы у меня был произведен обыск, при этом Зинаида Ивановна стала меня просить простить ей, и не сердиться на нее» ("Производство Прокурора Киевской Судебной Палаты по наблюдению за делом об убийстве ученика Киево-Софийского училища Андрея Ющинского. Том IV". Протокол №19. Протокол допроса Веры Владимiровны Чеберяковой судебным следователем Киевского Окружного Суда по особо важным делам В.И.Фененко от 24 июня 1911 года. ЦГИАУ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 5485. Л. 124).
Донос Малицкой был политическим (якобы у Чеберяковой «собираются подозрительные личности, причастные к политическому движению». – ГАРФ. Ф. 102. Инспекторский Отдел. Оп. 229. Д. 4. Л. 86). Последовало Постановление начальника Киевского Губернского Жандармского Управления Шределя от 9 июня 1911 г.: «Имея сведения, внушающие основательные подозрения о принадлежности к противоправительственному сообществу Веры Владимировны Чеберяковой и руководствуясь Инстр. Положения о государственной охране… Постановил: наименованную Веру Чеберякову подвергнуть личному предварительному задержанию в Киевской тюрьме впредь до разъяснения дела…» (ГАРФ. Ф. 102. Инспекторский Отдел. Оп. 229. Д. 4. Л. 130). –