Лютпранд играл на флейте, но не очень хорошо. Я подарил ему ту, что привёз из Аутремера. Я так и не нашёл её в его вещах, так что могу только сделать вывод, что он продал флейту раньше.
Так или иначе, что касается меня, то делать нечего. Кем бы эта тварь ни была, откуда бы ни появилась, с ней нужно было разобраться как можно скорее. На обратном пути с фермы Мархауc опять завёл шарманку о полётных линиях, куда нам нужно переместить приманку; два дня на одном месте, пока ветер дует с юга, потом, если ничего не выйдет, ещё два дня на другом месте, если всё равно ничего не получится — то тогда мы будем знать наверняка, что он летает вдоль реки, поэтому или здесь, или там, или просто где-то ещё трюк обязан сработать, исходя из логики. Я улыбался и кивал. Уверен, он был абсолютно прав. Он же хороший охотник, этот Мархаус. Когда приближается конец сезона, он всегда точно знает, где отсиживалась та дичь, которую мы не смогли найти. «В следующем году…» — говорит он в таких случаях. Проблема в том, что у нас нет времени ждать следующего года.
К полуночи (как ни странно, но я не мог уснуть) я был абсолютно уверен, как это можно сделать.
До того, как вы начнёте ухмыляться над моей самонадеянностью, нужно отметить, что у меня не было никаких логических объяснений своих мыслей. Полётные линии, модели поведения, жизненные циклы, покровные культуры, брачные периоды, направления ветра; сложите их все вместе, и вы неизбежно обнаружите правду, которая потом скроется от вас, ускользнув зигзагами меж корней длинных переменных. Я знал.
Я знал, потому что ходил на охоту с отцом. Конечно, он всегда за всё отвечал, всё знал, во всём преуспел. Добычи никогда не было много. И я знал, пока он рисовал направления движения загонщиков, согласовывая их по времени (скажем, три Славных Солнечных Предка и два Младших Катехизиса, потом выскочить и шуметь как можно сильнее), расставлял охотников в засаде, гончих, всадников, в конце концов, дул в горн; я в точности знал, где прорвётся несчастный зверь, чтобы ускользнуть от нас, практически не пострадав и затратив минимум усилий. Чистая интуиция, никогда не подводившая. Естественно, я никогда ничего не говорил. Не моё дело.
В общем так: я знал, что должно было случиться, и практически ничего не мог с этим поделать, а мои шансы на успех и выживание… ну, о них не стоит волноваться. Когда я сражался в Аутремере, меня ранили стрелой в лицо. Это должно было убить меня в тот же миг, но каким-то чудом стрела застряла в скуле, и вражеский врач, захваченный нами за день до этого, вытащил её щипцами. «Ты должен был умереть», — говорили мне, будто я намеренно сжульничал. Бездушные. С тех пор я действительно содрогался при мысли, каким станет поместье под управлением моего брата, но оно пережило моих отца и деда, так что было по-настоящему неразрушимым. К тому же все рано или поздно умирают. Не то чтобы дело во мне.
Мархаус настаивал, что пойдёт с нами.
Я сказал ему, чтобы он остался на месте, ведь нам будет нужен мудрый, опытный человек, чтобы принять на себя руководство, если тварь решит поджечь замок.
На мгновение мне показалось, что он купится на это, но как бы не так.
Так что нас было трое: я, Эбба и Мархаус.
Идея заключалась в том, чтобы мы следовали по Риджуэй на конях, глядя по сторонам. Как только мы увидели бы дым, Эбба вернулся бы обратно в замок, забрал снаряжение и встретился с нами в следующем вероятном месте атаки.
Знаю, чертовски глупая идея.
Но я не сомневался, что всё произойдёт по-другому, потому что знал, каким образом всё случится.
Мархауc напялил свои чёрно-белые доспехи: нагрудник, наплечники, наручи и бедреные щитки.
Я сказал ему, что он сварится во всём этом до смерти.
Мархаус бросил на меня хмурый взгляд.
Он также зачем-то принёс с собой полновесное копьё.
— Тебе это не понадобится, — сказал я ему.
Мне досталось копьё для охоты на кабанов, а Эбба нёс стальной арбалет, на который мой отец за год до смерти потратил все деньги, заработанные на яблоках за целый год.
— Это всё только для того, чтобы мы поувереннее себя чувствовали, — сказал я.
Он удостоил меня ещё одним хмурым взглядом.
Зря он так.
Полдень; нигде ничего не было видно.
Я даже осмеливался думать, что, возможно, эта чёртова тварь улетела дальше, или, может быть, подцепила какую-то болезнь, или сама повесилась на дереве. Потом я заметил ворону.