Пролог
Год 764 со дня основания Морнийской империи,
11 день адризелева онбира месяца Страды.
Маджайра так долго держала перо в воздухе, что капля чернил сорвалась на бумагу и оставила кляксу. И словно по сигналу, стоило ей только взглянуть на расплывшееся пятно, из глаз хлынули слёзы. Что она делает? Почему соглашается? Маджайра бросила перо, скомкала испорченный лист бумаги и швырнула его в сторону.
Не плакать. Только не плакать.
Она достала чистый лист, обмакнула перо в чернила, занесла над бумагой — но всё без толку! Рука дрожала.
Одним росчерком пера отказаться от всего…
Легко ли?
Перо вернулось в чернильницу. Маджайра откинулась на спинку плетёной кушетки, закрыла глаза и стала растирать пальцами виски. Сердце в груди колотилось так сильно, что начинало тошнить. Нужно выдохнуть, успокоиться. Вспомнить, ради кого она это делает. Маджайра сняла с шеи цепочку с ключом и открыла ящик стола, где хранила письма брата — единственного человека на свете, которого она любила — и стала лихорадочно перебирать исписанные листы, выцепляя взглядом знакомые, не раз перечитанные строки:
«Недавно я узнал, что император Центримус II тоже писал стихи, как и его прапрадед Центримус I. Говорят, сборник этих стихов хранится в столичной библиотеке. Посмотришь его для меня? Понимаю, что утомляю тебя подобными просьбами, но меня уже второй онбир разбирает от любопытства».
«Иногда я его просто ненавижу. Это пятая девчонка за последние три дня. И, уверяю тебя, не последняя! Ходит довольный, вся шея в следах от поцелуев, на спине царапины от ногтей. Одним словом — Зюджес. Девушки и на меня засматриваются, но мне тяжело с ними. Каждый раз чувствую себя неуклюжим или слишком умным. Попробовал как-то рассказать про деяния императора Берриона IV Великолепного, а меня спросили, кто это такой, не сын ли он главы соседнего города».
«Демион опять заснул на уроке. Подпёр рукой голову и уставился в окно. Если бы не раззявленный рот, сам бы не понял, что он спит. Глаза-то были открыты! Не понимаю его. Всё равно делать в Уйгарде нечего, это тебе не столица, так хоть бы послушал учителя, чтобы развеять скуку».
Маджайра крепко прижала письма к груди и медленно выдохнула. Представила, как шарик, сотканный из солнечного тепла и нежности, разрастается изнутри и окутывает её всю. Расслабила плечи и перестала хмуриться. Сосредоточилась на шершавых листах бумаги под подушечками пальцев, на запахе книжной пыли и чернил, на шипении горящих свечей и травяном аромате чая.
Скрипнула дверь, и в ночной тишине прозвучал нянин голос:
— Могу я войти?
Что ж, Маджайра ждала и приготовилась к её появлению. Она натянула на лицо улыбку, но посмотреть в глаза не смогла: взгляд выдал бы всё. Зато голос не подвёл, не дрогнул, когда она предложила:
— Садись рядом. Тебе налить чая?
— Что ты, детка, не утруждай себя. Я сама.
Няня подошла к столу, уверенно взяла чайник и наполнила чашку. В комнате сразу запахло чабрецом и душицей. Как в детстве. Чуть ли не до слёз.
Маджайра старалась держать себя в руках, бодриться, но засевшая в груди боль терзала её изнутри. Было так по-детски обидно. Почему именно няня? Почему она оказалась предательницей? У неё же, кроме няни, почти никого родного и не осталось.
— Ты уже решила? Примешь предложение тана Анлетти? — спросила няня, усаживаясь рядом.
Маджайра не выдержала и повернула к ней голову. Нянино лицо избороздили морщины, волосы стали редкими, на макушке по пробору появились залысины — и только голубые глаза оставались спокойными и ясными. Взгляд опустился ниже и замер на висевшем на шее золотом кулоне с топазом, крупном, с ноготь на большом пальце.
Новая побрякушка? Это она пошла в уплату за предательство?
— У меня нет другого выхода, как согласиться.
— Что ты, детка, выход есть всегда. — Няня приобняла её за плечи и прижала к своей груди, заставив сердце стонать от боли. — История знает многих императриц. Где бы мы были, если бы не Велина, отстоявшая Джотис? Или Разефа Мудрая? Не сдавайся без боя. Ты была рождена, чтобы править. У тебя есть красота, ум, сила воли, характер. Кому по силам удержать в своих руках трон, если не тебе?
В голове зашумело, и липкий ком поднялся к самому горлу. Себя стало жалко до безобразия. Захотелось разрыдаться — громко, в полный голос, — но следом пришёл страх. Что, если это очередная ловушка? Что, если нянина доброта, тепло в голосе, всё это — ложь?
Вместо ответа Маджайра пододвинула к женщине чашку и сдавленно прошептала:
— Пей.
Няня улыбнулась ей, погладила по голове и выпила чая. Пара глотков — и чашка полетела из ослабевших рук на пол. Изысканной работы фарфор с хрустом разбился на сотню осколков. Рот пожилой женщины приоткрылся в немом крике, в глазах промелькнул страх, а затем обмякшее тело медленно завалилось набок. Месть свершилась.