Сергей Осипович кивнул.
— Какую любите? Болтунью, глазунью? Со шкварками али без?
Выросший в господском доме, Разруляев предпочитал с беконом, но, судя по полуподвалу, в котором обитала толстуха, про бекон она и не слыхала.
— Давай со шкварками.
— Сделаю мигом. А вы пока умойтесь. Исподнее ваше на стуле. Ужо постирала.
Только после этих ее слов Сергей Осипович осознал, что лежит нагим. А сама баба одета лишь в полотняную сорочку. «Проститутка», — решил он. Видимо, подцепил на Николаевском вокзале. Всегда их опасался из-за срамных болезней, но пьяному море по колено. Что ж, придется нанести визит врачу, провериться. Обрадованный, что все прояснилось, Разруляев натянул исподнее и, фыркая от удовольствия, умылся ледяной водой у рукомойника. Поискал глазами сорочку, панталоны, сюртук. Неужели проститутка постирала и их? Но проститутки не стирают клиентам белье. Кто она? И где его бумажник?
Толстуха вернулась с пышущей сковородой в руках:
— Садитесь, Сергей Осипович, угощайтесь.
— Где моя одежда? — спросил он строго. — Где бумажник?
— Одежа проветривается во дворе. Плохо вам стало в пролетке, запачкали ее, пришлось чистить. А бумажник под подушкой. Сами туды спрятали.
Разруляев кинулся к кровати. Слава богу, бумажник там. Но почему такой тощий? Уезжая из Титовки, Разруляев забрал все свои сбережения.
— А деньги где? — спросил он растерянно.
— Неужели не помните ничего?
По словам толстой бабы, познакомились они в кассе на станции Малая Вишера. Она вошла туда вслед за ним, но захмелевший Разруляев проявил галантность и пропустил ее к окошечку вперед себя. А когда услышал, что покупает билет в третий класс, заявил, что не позволит такой роскошной женщине мять бока на деревянной скамейке, и подарил билет в первый. Потом пригласил в буфет, где, на свою беду, встретил знакомых. Те выразили удивление попутчицей, мол, что за рвань ты подцепил? Разруляев возмутился, сказал, что никому не позволит оскорблять его невесту. Знакомые удивились еще больше, но, раз так обстоят дела, предложили отпраздновать помолвку. И до трех ночи, пока не подошел курьерский, Сергей Осипович их угощал. Ему едва хватило денег рассчитаться с буфетом. Наташка (так звали толстуху) с трудом дотащила его до вагона, где новоявленный «жених» завалился спать. А по приезде в Петербург с превеликим трудом его растолкала. Без посторонней помощи Разруляев не то что идти, стоять не мог, бросить его на произвол совесть ей не позволила, потому и привезла к себе.
Сергей Осипович долго изучал счет из маловишерского буфета, а, потом, не выдержав потрясения, заплакал. Нечто подобное (знакомый доктор назвал сие патологическим опьянением) уже с ним случалось — как-то, наклюкавшись в Новгороде, точно так же швырялся деньгами. Повезло, что всего двадцать рублей с собой было. Однако вчера в бумажнике лежала целая тысяча. А остался от нее рубль. Что ему теперь делать? Отдохнуть от трудов праведных, как планировал, уже не удастся. Придется умолять сестру, чтобы срочно пристроила на службу.
— Может, еще водочки? — предложила Наташка (так звали толстуху).
— Заткнись! — рявкнул Разруляев.
Наташка едва не расплакалась и, закусив губу, отвернулась. Сергей Осипович почувствовал угрызения совести — толстуха-то ни в чем не виновата. И кабы не она, еще неизвестно, где бы проснулся. Возможно, в канаве под забором. Надо бы ее отблагодарить. Но как? Денег-то не осталось.
— Прости. Я очень расстроен…
— Я пыталась вас удержать. Только не слушались. Кричали, что в семье командует муж, а жена должна слушаться.
Сергей Осипович схватился за голову. Вот ведь пьяный дурак. Наобещал с три короба, а бедняжка, видать, поверила. Как бы поделикатнее объяснить:
— Надеюсь, ты понимаешь… То была шутка. Я про женитьбу. И даже если что-то было, — Сергей Осипович, не зная, как выразиться, кивнул на кровать, — сие ровным счетом ничего не значит.
В ответ Наташка разрыдалась. От неловкости Разруляев начал бормотать что-то совсем несусветное:
— Я рассчитаюсь. Обязательно. Клянусь. И за стирку, и за…
И снова кивнул на кровать. Рыдания только усилились.
— Но не сегодня. Сама видишь, рубль остался. Но я… я клянусь. Сегодня же дам телеграмму. Помещик должен мне за полмесяца. Ну не надо… хватит…
Но баба не унималась.
Несмотря на жару, лоб Сергея Осиповича покрылся испариной. А что, если она бросится за околоточным? А он в кальсонах. Что тот подумает?
— Эй, как тебя? Наташка, послушай. Богом клянусь, как деньги получу, с тобой за все, за все рассчитаюсь.
— Не надо мне ничего, Сергей Осипович. А рыдаю, потому что сладко мне было. Так сладко, что не было и не будет. Платоша-то мой, покойничек, только меня избивал. Пьяным бил, трезвым бил. Из-за того ребеночка и не выносила. Ступайте с богом. Век вас не забуду.
Наташка закрылась передником и снова зарыдала.
— Одежда, — напомнил Разруляев.
Толстуха тяжело поднялась и вышла во двор. Буквально через минуту принесла вещи.
— Спасибо. Но мне, право, неудобно, — сказал Сергей Осипович, надевая сорочку. После того как Наташка упомянула про мужа, от сердца у него отлегло. — Раз денег не желаешь, тогда привезу подарок. Что хочешь, колечко или брошь?
— Ничего не надо. А если вправду одарить желаете, позвольте еще разок. Я так вас люблю!
Наташка кинулась к Сергею Осиповичу и заключила в объятия. Оттолкнуть ее он не решился.
Такого блаженства Разруляев никогда не испытывал. Плотскую свою нужду привык справлять с солдатками, несчастными бабами, мужьям которых выпал рекрутский жребий. Из-за нужды не отказывали никому. А после удовлетворения потребности на Сергея Осиповича накатывала брезгливость. С Наташкой же он испытал ту самую сладость, о которой она говорила. Отдал ей всего себя, а взамен получил в два, в три, в миллион раз больше.
Может, зря он клял Гуравицкого? Может, его послала Судьба? Разве был бы так счастлив с Ксенией? Нет, вечно испытывал бы неуверенность из-за своей непривлекательности и низкого происхождения. И она стеснялась бы — ее товарки по пансиону все замужем за князьями. И еще, теперь в этом Разруляев был уверен, Ксения стала бы изменять. От Гуравицкого за пару часов потеряла голову. А сколько их таких молодых красавцев?
А для Наташки он будет и царь, и бог.
— Мне пора, — прошептал Разруляев. — Нет, что ты, не навсегда, я теперь ни за что тебя не покину. Всего на часок. Забегу на почту, дам телеграмму.
— Тогда я с тобой.
— Не стоит. Потом мне еще к сестре. Понимаешь, у нее связи, мигом пристроит меня на службу.
— Значит, стесняешься меня?
— Что ты? Конечно, нет. Но Анну надо подготовить.
— Может, ну ее, вашу службу, Сергей Осипович? Будете сидеть дома, читать ваши книжки… Платоша-то мой и дня не работал. Жили на мои. Я ведь кружевница первый класс. Мои кружева царица носит.
— Хорошая ты моя, — поцеловал Наташку Сергей Осипович. — Я мигом.
— Не уходите…
— Нет, пора. А то телеграф закроют.
Сестра была полной противоположностью Сергею Осиповичу — характер имела решительный, а фигуру поджарую. Покойному отцу удалось выдать дочь-бесприданницу всего лишь за никчемного письмоводителя в чине губернского секретаря. Каким-то чудом (Сергей Осипович подозревал адюльтер) Анне удалось добиться перевода мужа из Новгорода в Петербург, где его карьера (опять же адюльтеры) неожиданно устремилась в гору и он дослужился до высокоблагородия[7].
— Где шатался? — накинулась Анна Осиповна на брата. — Евстафий Карпович хотел уже панихиду заказывать.
Зять Разруляева, невзрачный блондин с несуразно пышными усами, закашлялся, дав понять, что супруга шутить изволит.
Сергей же Осипович от слов сестры оторопел:
— Откуда о моем приезде знаешь?
— Так ты телеграмму дал.
Разруляев мысленно поклялся себе больше не пить и стукнул ладонью по лбу, изобразив забывчивость:
— Ах да, прости, запамятовал.
— И где невеста?
— Что? И про нее написал? — не смог скрыть удивления Сергей Осипович.
— Опять допился до чертиков? — поняла сестра. — А ну, выкладывай.