Эмма Роуз открыла неприметную низкую дверь в углу на втором этаже. С тех пор как она в последний раз поднималась на чердак по крутой и узкой лестнице, прошло уже несколько лет, и выключатель она нашла не сразу. В воздухе висела пыль. Окошко в маленькой мансарде было сделано лишь для того, чтобы украшать наружный фасад, а вовсе не для того, чтобы пропускать свет или вдохновлять на перепланировку чердака в жилую комнату. И всё-таки оно и изнутри смотрелось красиво.
В углах и вдоль стен были составлены самые невероятные вещи. Но посередине было почти свободно, если не считать старомодного чемодана, застёгивающегося на узкие кожаные ремни. Перед чемоданом лежал коврик, сложенный в несколько раз, чтобы удобнее было сидеть. Когда матери Эммы хотелось побыть одной, она поднималась сюда. В чемодане хранились вещи отца, оставшиеся после его гибели на Шпицбергене; мать их берегла. Сейчас Эмме предстояло открыть чемодан в первый раз после смерти матери.
Запах пыли и старой ткани в первый момент заставил её отвернуться. Сверху лежало зелёное шерстяное пальто. Его Эмма отложила в сторону. Под ним хранился военный берет, украшенный позолоченной лентой и круглой бляхой Королевского Камерон-Хайлендерского полка. Джордж Фрей был офицером связи. В большом пожелтевшем грязном конверте хранились письма, некоторые до сих пор в конвертах. А в самом низу, в углу, прятался маленький тонкий металлический цилиндр. Но он подождёт. Сначала она прочтёт письма.
Когда вечером вернулся Себастьян, Эмма снова сидела за кухонным столом. Но на этот раз она его ждала и сразу перешла к делу:
– Почему ты не говорил мне, что знал отца? Я нашла его письмо к матери. Он пишет о тебе. Ведь не мог же он знать другого Себастьяна Роуза, которому в сорок первом было восемь лет?
Союз ветеранов войны в Арктике проводил свои полугодовые встречи в конференц-зале Полярного музея Тромсё. Зал был рассчитан на пятьдесят мест и заполнялся до отказа, если выступал популярный докладчик. Но сейчас в зале сидело всего несколько человек, и хотя никто не произнёс этого вслух, у всех было ощущение, что собрание может не состояться.
Прежнего руководителя, как всегда, переизбрали на новый срок – голосовали, поднимая руки. Подтвердили полномочия казначея. Выслушали финансовый отчёт. А потом началась трудная часть программы – планирование последней встречи на Шпицбергене, приуроченной к международному собранию в память гибели норвежских судов «Селис» и «Исбьёрн». Поступило предложение после завершения торжества Союз ветеранов распустить.
– С годами выбираться на заседания становится всё труднее, что правда, то правда. Скажем спасибо нашему Якобу за то, что он старался менять место встречи, подлаживался под нас, но вот взять и распустить Союз ветеранов – разве это не перебор?
Все участники знали, что это выступление затянется. Многолетний член правления союза, бывший шахтёр и ветеран войны Петер Ларсен приложит все силы, чтобы общество продолжало существовать. Он подготовил контрпредложение, по которому члены семьи и наследники также могли становиться членами союза.
После небольшой дискуссии, в ходе которой так ни до чего и не договорились, этот вопрос снова был отложен. На Шпицбергене соберётся больше членов союза, возможно, тогда всё и решится. Однако они думали об одном и том же: уж очень это похоже на обсуждение собственных похорон. И даже кофе с булочками, по указанию директора всегда подаваемый после заседания, не мог развеять всеобщей грусти и уныния.
Глава 3. Единственный свидетель
Они сели в автобус. Народ глазел на странную пару: саам в рабочей одежде – в загвазданной коричневой кофте, с ножом в ножнах на поясе, в сапогах, примотанных к ногам кожаным шнуром. И белобрысый мальчишка, большеглазый, перепуганный. Но напугал его явно не саам. Мальчик прижимался к грязной кофте и время от времени что-то тихо ему говорил. Саам молча качал головой, а один раз ответил:
– Потерпи немного. Мы почти приехали.
Впереди сидело несколько немецких солдат. Но, несмотря на малое количество пассажиров и относительно тёплую погоду – около двух градусов ниже нуля, автобус даже самую маленькую горку преодолевал с трудом. Перед каждым препятствием шофёр жал на тормоз, выходил из автобуса и производил какие-то манипуляции с газогенератором, после чего автобус дотягивал до вершины холма. На спускавшемся к реке склоне, с которого ветер сдувал снег, жёлтыми пятнами торчали пучки прошлогодней травы. Сильно промёрзшая земля оттает только через два-три месяца, но на идущих поверху участках дороги уже стало скользко из-за инея, который намерзает на щебёнке ночью и тает днём.