Я показал на Чёрную Тень вокруг своего левого глаза.
— Думаю, моя загробная жизнь уже определена.
Забанец подался ближе, чтобы внимательней меня рассмотреть.
— Эти метки, соединённые полукружья, похожие на полумесяцы, и извивающиеся лозы, как сердитые змеи… Ты святой человек своего народа?
Я покачал головой.
— Как раз наоборот. Я…
Как, к дьяволу, объяснить забанскому фанатику, что такое Чёрная Тень?
— Можешь называть меня отступником, хоть и поневоле.
Он кивнул.
— Что ж, хорошо. Ты убьёшь королеву-стерву вместо меня.
— С какой стати мне это делать?
— Тебя схватили за какое-то преступление, так? Может, ты кого-то убил?
Я покачал головой.
— Я по ошибке вытер кровь дароменским флагом, поэтому формально объявил войну империи.
Забанец коротко и грубо рассмеялся.
— Дароменцы — тщеславные и суеверные люди. Это приведёт их к краху.
Он снова подался ко мне.
— Теперь послушай меня, нагхрам. Когда тебя будут готовить к смерти, отведут к ней. Они будут ожидать, что, повинуясь инстинкту, ты станешь умолять сохранить тебе жизнь. Не умоляй. Мольбы ничего не дадут. Вместо этого устреми глаза и разум на поиски возможности — мгновения, когда ты сможешь нанести удар. Может, ты припрятал на себе маленький клинок? А если с клинком ничего не выйдет, просто пусти в ход руки, чтобы раздавить ей горло.
— Значит, вы хотите, чтобы я отказался от быстрой смерти в угоду многодневной пытке?
Он улыбнулся, с отвращением качая головой.
— Трус! Я не могу представить образ твоих мыслей. Разве боль важна для того, кто действует, повинуясь своей судьбе?
Я пожал плечами.
— Единственное, что когда-либо мне было положено по «судьбе», — эти метки вокруг глаза, из-за которых меня преследуют все мужчины и женщины, каждый недоумок, представляющий, что это такое. Больше «судьбе» нечего было мне предложить.
— Она говорит сейчас. Мироздание говорит с тобой через меня, нагхрам. Но если твоя душа слишком запятнана, чтобы услышать его слова, знай: при дароменском дворе есть те, кто ждёт свершения этого деяния. Срази королеву, и они защитят тебя. Подумай, нагхрам, о вознаграждении, которое тебе даруют!
Я задумался над его словами. Потакать философским представлениям варваров-забанцев о судьбе, с моей точки зрения, не слишком хорошее времяпровождение. Но остаться живым, хотя и мерзким? К такому я уже привык. А деньги? Деньги означали свободу. Они означали больше шансов найти того, кто сможет вылечить Чёрную Тень, прежде чем мою душу полностью поглотит демон или прежде чем члены моего любимого клана в конце концов сделают по мне хороший меткий выстрел. Деньги — это то, в чём я жестоко нуждался.
Смогу ли я убить королеву? Всего-навсего ребёнка.
Я посмотрел на Рейчиса. Что станется с белкокотом, если меня прикончат? Какими бы милосердными ни пытались быть маршалы, маленькое отродье станет преследовать их, пока не отомстит. Харрекс всадит в него ещё один болт, и тогда не будет никакой аква сулфекс, чтобы спасти Рейчису жизнь.
Забанец запрокинул голову и посмотрел на звёзды.
— Голос судьбы проникает в тебя, нагхрам. Хорошо. Ты будешь благословлён в этой жизни и в следующей.
Потом он сделал глубокий вдох и внезапно резко выдохнул; его живот сжался, будто сдавленный железными тисками. Он сделал ещё один вдох и проделал это снова.
— Что ты творишь? — спросил я.
Он снова напряг живот, ещё сильнее. Кровь просочилась сквозь повязку на ране.
— Я выполнил свой долг служения ангелам. Ты теперь — моя стрела, которую направляет моя рука, чтобы сразить нашего общего врага.
Он продолжал дышать таким же манером, снова и снова напрягая живот.
Харрекс и Парсус заметили странные конвульсии и встали.
— Он пытается себя убить, — сказал Харрекс.
Парсус первым добрался до пленника, напрасно пытаясь заставить того остановиться.
— У нас кончилась аква сулфекс! Я ничего не могу поделать.
— Выруби его своей палицей! — закричал Харрекс.
Парсус отстегнул от пояса палицу, но было слишком поздно. Кровь капала сквозь повязки на землю перед забанцем.
— Теперь я ухожу отдыхать на колесе, маленький нагхрам. Выполни свою миссию и знай — ты делаешь это с благословения судьбы… и моего.
Он прислонился ко мне, и не успел я отодвинуться, как почувствовал на щеке его поцелуй. Его голова упала мне на плечо, когда жизнь покинула его тело.