Но наручники, которые надели на меня маршалы, были дароменские. Эти наручники не похожи на забанские или на узы джен-теп. О, не поймите меня неправильно: они невероятно крепки. К обручу в полдюйма толщиной из гитабрианской стали прикреплена такая цепь, что дюжина зазубренных пил кузнецов не смогла бы её разгрызть. Но, в отличие от причиняющих боль выступов забанских наручников или перерезающих запястья магических уз джен-теп, дароменские наручники подбиты изнутри толстым слоем шёлка. Они поразительно удобны. Мягкие, как зимние перчатки придворного, клянусь.
Это многое говорит о дароменской культуре. Для них, имперского народа, который за последнюю сотню лет стал доминировать над многими из малых наций континента (в том числе над джен-теп), важнее всего выглядеть заслуживающим доверия. У дароменцев по сравнению с большинством других народов странное понятие о правосудии: они думают, что человека не следует наказывать за преступление до тех пор, пока его не признали виновным. Это сумасшедший образ мыслей, но, похоже, для них он в течение многих лет оправдывался.
По понятиям дароменцев, если тебя задерживают, чтобы доставить в суд, тебе должно быть если не удобно, то, по крайней мере, не больно. Даром определённо цивилизованная страна. Неудивительно, что они захватили полконтинента и убили добрую часть жителей другой половины. Но дароменцы к тому же невероятно практичны: шёлковая подбивка внутри наручников так плотно прилегает к запястьям, что из них невозможно спастись, потому что подкладка служит идеальным тормозом. Дароменские наручники — самые удобные оковы, с какими можно встретиться, но мало того: это ещё и единственные оковы, гарантирующие, что из них ни за что не выбраться без посторонней помощи. Вот почему я не зря сказал, когда почувствовал на своих запястьях дароменские наручники, что спёкся.
Глава 5
Неудачливая восьмёрка
— Тебе что-нибудь нужно? — спросил меня маршал Парсус, заставив свою лошадь пойти рядом с моей.
— Хотелось бы ключ от этих наручников.
Слегка озадаченное выражение его простого веснушчатого лица говорило как о его искреннем характере, так и о полном отсутствии чувства юмора.
— Я скорее думал о еде и питье, — сказал он.
Дароменские маршалы искренне гордятся своей заботой о том, чтобы их пленники добирались до виселицы в полном здравии. Однако мысль о еде лишь вызвала у меня новый приступ тошноты.
— Только воды, спасибо.
Он вытащил кожаную флягу и поднёс её к моим губам. Мне пришлось повернуть голову, чтобы поймать ртом струю, и маршал ясно увидел метки Чёрной Тени вокруг моего левого глаза.
— Эти штуки как-то тебя беспокоят? — спросил он, поднося флягу чуть ближе к моим губам.
Я слегка прополоскал рот, прежде чем проглотить воду.
— Они становятся холодными, когда на них светит солнце. Но кроме этого — нет, не очень.
— С виду забавная вещь. — Он поводил пальцем в воздухе в нескольких дюймах от моего лица. — Вроде как три кольца, заплетённые виноградными лозами.
— Я слыхал описания и похуже.
По большей части связанные с частями человеческого тела.
Парсус оглянулся на Рейчиса, который в тот момент ворковал — в самом деле ворковал, как проклятый голубь, выманивая новое угощение у маршала Харрекса.
— У твоего питомца тоже метки вокруг глаза. Они?…
Он дал вопросу повиснуть в воздухе.
Шесть месяцев назад Рейчиса заразила Чёрной Тенью девушка, которая думала, что делает мне одолжение. Полагаю, это и вправду было одолжением, поскольку восстановило узы между мной и белкокотом. С другой стороны, я почти не сомневался, что однажды маленькое чудовище превратится в неудержимого демона и убьёт половину населения континента в яростных поисках печенья.
— У него просто уродливая родинка, — солгал я, а потом добавил громче — так, чтобы Рейчис меня услышал: — Это из-за того, что он был самым маленьким в помёте.
Белкокот будто остался равнодушен к такому неуважению.
— И это говорит самый хилый маг в целом клане.
Парсус придвинул палец чуть ближе к моему лицу.
— Ты не возражаешь, если я?…
— В общем, нет, — ответил я.
Он замер.
— Ты никогда не думал о том, чтобы потратить немного денег и показать это… ну… доктору, ведьме-шептунье или ещё кому-нибудь?
Рейчис фыркнул.
— Он думал об этом каждый день за последние два года и потратил на это каждую монету, какую заработал.