— Беспечной становишься. Мама Луз, — заметил Карелла.
— Знаю, знаю. Ты скажи ему, Стиви, пусть платит! Скажи этому Гитлеру!
Карелла посмотрел на человечка и тоже заметил сходство. До сих пор человечек ничего не говорил. Он стоял рядом с Мамой Луз, скрестив руки на груди, поджав губы, и метал на всех злобные взгляды.
— Вы детектив? — внезапно заговорил он.
— Да, — ответил Карелла.
— И вы позволяете, чтобы в нашем городе творились подобные безобразия?
— Какие безобразия? — не понял Карелла.
— Неприкрытая проституция.
— Не вижу никакой проституции, — сказал Карелла.
— Да кто вы такой, сводник, что ли? Прикрываете всех мадам в городе?
— Мистер… — начал было Карелла.
Хоуз мягко притронулся к его руке. Ситуация щекотливая! Хоуз тут же понял, чем пахнет. Одно дело — отворачиваться в нужный момент или смотреть сквозь пальцы. Но совсем другое дело — открытое попустительство. Каковы бы ни были отношения Кареллы с Мамой Луз, Хоуз не думал, что сейчас самое время из-за нее подставляться. Один разгневанный звонок начальству, и могут быть неприятности. Большие неприятности.
— Мы тут по делу, Стив, — напомнил он.
Однако, встретившись с напарником глазами, Хоуз понял, что ему лучше не вмешиваться.
— Мистер, вы были наверху? — спросил Карелла у человечка.
— Да.
— Ладно. Я не знаю, чем вы там занимались, и ни о чем вас не спрашиваю. Это ваше личное дело. Но, судя по обручальному кольцу на вашей левой руке…
Человечек поспешно убрал руку за спину.
— Судя по колечку, вам не понравится, если вас вызовут в суд, чтобы вы давали показания о существовании в городе проституции. Я, мистер, сейчас занят, как собака, поэтому оставляю вопрос на вашей совести. Пошли, Коттон! — И он зашагал вверх по улице.
Хоуз нагнал его. Затем, обернувшись, сообщил:
— Платит.
Карелла что-то проворчал.
— Обиделся? — улыбнулся Хоуз.
— Есть немножко.
— Я волновался за тебя.
— Мама Луз всегда охотно идет на сотрудничество. И потом, она мне просто нравится. Никто не заставлял того парня идти в бордель, никто не тащил его за руку. Он пришел, получил удовольствие; по-моему, справедливо, что он должен заплатить за это. Девчонка, с которой он был, занимается своим ремеслом не ради собственного удовольствия. Она пашет побольше, чем клерк за конторкой.
— Так почему бы ей не стать клерком, а? — справедливо заключил Хоуз.
— Туше, — ухмыльнулся Карелла. — Мы пришли. Вот заведение Мамы Иды.
Заведение Мамы Иды ничем не отличалось от остальных многоквартирных домов на улице. На крыльце сидели двое детишек и играли в «крестики-нолики», рисуя на асфальте куском мела.
— Прочь с дороги! — прикрикнул на них Карелла, и детишки расступились. — Вот что не дает мне покоя, — обернулся он к Хоузу. — Дети все видят. Хорошенькое же у них воспитание!
— Помнится, ты только что заявлял, что ремесло здешних обитательниц — вполне достойное занятие, — заметил Хоуз.
— Ты что, хочешь поссориться?
— Нет, просто пытаюсь выяснить, что тобой движет.
— Ладно, скажу тебе, что я думаю. Совершать преступления противозаконно. Проституция — это преступление; по крайней мере, в нашем городе она запрещена. Возможно, запрещена справедливо, а возможно, нет; не мне об этом судить. Мое дело — следить за исполнением закона. Отлично! В нашем участке, да и в любом другом участке, насколько мне известно, проституток за преступниц не признают. Патрульные получают мзду со всех заведений. Они охраняют мадам от неприятностей, а те в свою очередь ведут с ними честную игру. Никаких уличных краж, никакого динамо. Чистая коммерческая сделка. Но тип, который пытался обмишурить Луз, тоже совершает преступление! Так куда же податься в таком случае полицейскому? На чью сторону встать? Выходит, на одни преступления можно закрывать глаза, а на другие — нет?
— Нет, — возразил Хоуз. — Закрывать глаза можно только на те преступления, за которые тебе платят.
Карелла внимательно посмотрел Хоузу прямо в лицо:
— Я ни разу ни у кого не взял ни цента, с тех пор как стал служить в полиции. Заруби себе это на носу!
— Я и не думал, что ты берешь взятки.
— Вот и отлично, — кивнул Карелла. — Невозможно жить строго по уставу. У меня есть своя голова на плечах, и я сам понимаю, что верно, а что нет, пусть даже я кое в чем нарушаю закон. По-моему, тот мозгляк, похожий на Гитлера, повел себя здесь как последний подонок. Если развлекся, плати. Это основа всего. Может, я подставился, а может, и нет. Дерьмовое дело, говорю я, и ну его к черту!