— Я вообще не помню, чтобы нам возвращали кувшин со стаканом, — с сомнением проговорила Эмили и впервые за весь день обратилась к мужу: — А ты, Тальбот?
Тальбот просветлел лицом:
— Ты начала со мной разговаривать, Эмили!
— По-моему, я и не прекращала, — отозвалась Эмили, краснея. — Ну что, вспомнил?
Муж выпятил грудь вперед и засиял:
— Так-так, дайте подумать. Кувшин и стакан… Нет, что-то не припоминаю.
— Их отправили в картонной коробке, — объяснил шеф Дейкин. — А коробка была обернута в крафт-бумагу и опечатана.
— В оберточной бумаге… — Эмили наморщила лоб. — Ну, Тальбот?
Супруг растерялся:
— Кажется… н-не помню, дорогая.
— А я помню. Если бы я знала, что в этой посылке, сразу бы вспомнила.
Эмили положительно разговорилась, и Линда, державшаяся за вялую руку Дэви, чуть улыбнулась. По крайней мере, кто-то справился со своими бедами, казалось, говорила ее улыбка.
— Эту посылку мы отнесли к Баярду, перед тем как запереть дом, — сказала Эмили.
— Да-а? — удивился Тальбот.
— Господи помилуй, ты же сам ее нес!
— Я-а? — Тальбот совершенно смутился. — Как странно, Эмили, но у меня все это напрочь вылетело из головы.
— Память тебя всегда подводила, — фыркнула его жена. — Мистер Квин, пакет находится в соседнем доме. Когда мы взяли Дэви к себе… — голос у нее стал нежнее, — мы решили купить ему все новое. Одежду, игрушки, книги, в общем, все.
— Я помню, тетя Эмили, — вдруг вмешался Дэви. — Я помню, это было как Рождество.
— Это я тоже помню, — оживился Тальбот. — А все прежние детские вещи Дэви я снес на чердак того дома.
— Вот-вот, и я уверена, что картонная коробка тоже окажется там, — сказала Эмили.
Шеф Дейкин взглянул на Эллери. Эллери отодвинул свой стул.
— Нельзя ли нам прервать трапезу, миссис Фокс? — Он улыбнулся. — Мне не терпится изучить содержимое этой коробки, да и всем нам следует быть там в тот момент, когда она будет вскрыта.
Таким образом, тихим райтсвиллским вечером они снова направились к дому Баярда Фокса. В неверном свете плывущей по небу луны все казалось нереальным — темный дом, вырастающий над темным рядом кустов, неведомый мир на дне чужого моря.
Ночь и смерть — сестры, и здесь они прожили вместе двенадцать лет.
Процессия двигалась молча, светя под ноги фонариками.
На чердаке стоял такой затхлый дух, что Эллери и Дейкин поскорей открыли слуховые окошки.
Каждая половица стонала под их шагами, каждую балку украшала паутина, сквозь щели в крыше заглядывала луна.
— Да уж, Дэви, — с натужным смешком сказала Линда. — Здесь только фильм ужасов снимать.
— Старый чердак, — нежно произнес Дэви. — Ты помнишь, папа?
И Баярд улыбнулся в ответ:
— Я помню, Дэви.
— Тут все мои игрушки. Все до одной! Футбольный мяч! — Он остановился и подобрал мягкую и влажную покрышку, из которой давно вышел весь воздух. Потертая кожа мяча лохматилась, и он робко погладил ее пальцем.
— Твоя бейсбольная рукавица, Дэви.
— А этот мяч с игры на первенство лиги. Я его поймал, когда мы с Линни просочились в выставочный парк, и потом нам здорово всыпали за то, что мы там торчали допоздна!
Линда хихикнула:
— Боже мой, папа Тальбот так рассвирепел, что на следующий день я сидеть не могла.
— Мой химический набор, я делал опыты!
— И посмотри-ка, сынок, — воскликнул Баярд, — тут твой конструктор «Строитель». Помнишь, как мы вместе строили мост?
— Мы его возводили целую неделю!
Дэви стоял широко расставив ноги; в мерцающих полосках света от фонариков белели его зубы и плясали огоньки в глазах. Под кучей сломанных игрушек Тальбот заметил альбом с потрепанными углами.
— Слушай, Дэви, — сказал он, вытаскивая альбом, — это что, твоя старая коллекция марок?
— Черт побери, это она!
— Надо ее отдать Джону Ф. Райту. Он ведь коллекционер. Может, найдет здесь что-нибудь ценное.
— А… это самые обычные, детские марки, дядя Тальбот. В жутком состоянии. Они ничего не стоят.
— Это мне! — крикнула Линда и отобрала альбом у своего приемного отца. — Сохраню их, — проговорила она уже тише, — для… для какого-нибудь другого мальчика.
А Эмили сказала:
— Вот и твои шарики, Дэви. Господи помилуй, да их тут не меньше сотни в мешке.