Ковер с восточным узором загнулся, задетый двенадцать лет назад чьей-то торопливой ногой. Репродукция Максфилда Парриша[7] кокетливо смотрела на них с полосатых обоев над столиком, требуя, чтобы ее повесили поровнее. Сквозь покров серой пыли, сквозь сети, сотканные многими поколениями пауков в углах под потолком прихожей, все равно чувствовалось, что этот дом не умер, просто его жизнь приостановилась на время.
— Какая грязь, — сказала Эмили Фокс. — Говорила же я тебе, Тальбот, что нам надо поддерживать этот дом…
Тальбот только качал головой, озираясь по сторонам. Дэви и Линда держались вместе и двигались почти крадучись.
А Баярд Фокс ожил. Лицо приобрело нормальный цвет, запавшие глаза поблескивали. Он стоял, осматриваясь, принюхиваясь, даже вроде бы пробуя свой дом на вкус.
— Он все такой же! Точно такой же, как был.
Внезапно Баярд сорвался с места и кинулся под арку в левой части холла. Детектив Хауи дернулся вслед за ним, но тут же и остановился, поскольку Баярд Фокс уже застыл на месте, тихонько заглядывая в комнату. Вполне заурядная, типичная для Райтсвилла гостиная, но Баярд смотрел так, словно в ней заключалась тайна всей его прошлой жизни, а он вот теперь взирает на нее уже из какой-то другой жизни, с покорностью и изумлением.
Он шагнул в комнату, и все остальные, заразившись его настроением, потянулись за ним чуть не на цыпочках.
Бурча себе под нос, шеф Дейкин распахнул окна и ставни. Легкий бриз проник внутрь, зашевелил, разогнал затхлую духоту, и скоро в доме стало можно дышать.
— Мне нужен портрет, — сказал Эллери. — Нужна та Джессика Фокс, какой она была непосредственно перед трагедией.
Он обращался к Баярду, но тот, как зачарованный, смотрел на диван, наивно-провинциальное воспроизведение французской модели. Эллери гадал, что же такого особенного было в этом посредственном предмете меблировки, но потом сообразил, что Баярд смотрит не на диван, а на вязаную шерстяную шаль. Эта вещь была сделана с воображением, в ней угадывалась работа искусных женских пальцев, и цвета не потускнели. Шаль лежала на диване, и если расфокусировать глаза, то можно было угадать под ней очертания мертвенно-бледной женщины, обладательницы ловких пальцев.
— Джессика болела несколько месяцев, — растроганно заговорил отец Дэви, не отрывая глаз от шали. — У нее была пневмония, крупозное воспаление легких, так, кажется, доктор Уиллоби определил эту болезнь; просто чудо, что она не умерла от этого, она и вообще-то никогда не была здоровой, мистер Квин, она была очень хрупкая женщина. Помнишь, Дэви?
Дэви промямлил:
— Да, помню, папа.
— В первые два месяца у нее были две сиделки: дневная и ночная. Дневную звали мисс Хинчли, из тех Хинчли, которые живут в Райтсвилле-Узловой, очень приятная женщина, и Джессике она нравилась. А ночную я что-то не припоминаю.
— Мисс Грюнигер. Командирша такая, старая и толстая, — неожиданно вставила Эмили. После чего залилась румянцем и отпрянула в тень.
— Точно, Эмили, — кивнул Баярд. — Мисс Грюнигер. Джесси считала ее старой ведьмой. Но мы не могли найти никого другого, да и дело свое она знала. Доктор Уиллоби ее очень рекомендовал…
— Прошу прощения, — перебил его Эллери и спросил у шефа Дейкина: — Вы связались с доктором Уиллоби?
— Сейчас он в больнице, оперирует, — откликнулся Дейкин. — Обещал быть здесь, как только закончит, мистер Квин.
— Продолжайте, Баярд.
— Прошло два месяца, Джессике лучше не становилось, и я уволил сиделок, — сказал Баярд, обращаясь к шали. — Моя девочка тяжело болела, но я их отослал.
На мгновение повисла тревожная тишина.
— Этот факт мне знаком по расшифровке стенограммы процесса, — тихо произнес Эллери, — но я не помню, чтобы там присутствовало объяснение. Была какая-то особая причина?
Баярд ответил:
— Да, мистер Квин, была, конечно.
У кого-то из присутствующих вырвался вздох, но когда Эллери оглянулся, все стояли в прежних позах, одинаково напряженные и бледные. Он посмотрел на Дейкина, и тот едва заметно указал в сторону Тальбота Фокса.
— Я рассчитал сиделок, — говорил Баярд, — и решил ухаживать за женой сам. У нас с братом был общий бизнес, и большой проблемы мое пребывание дома не создавало. Мы условились, что, пока я не поставлю Джесси на ноги, управлять цехом Тальбот будет один.
Тальботу пришлось несколько раз откашляться, прежде чем он сумел выговорить:
— Так и было. Я вкалывал за двоих. — В голосе послышалась очень странная оборонительная нотка.
— Да, Тальбот. Должен сказать, ты и правда вкалывал, — отозвался брат.
По легкому покалыванию в руках Эллери понял, что с самого начала он что-то затронул — что-то такое, что никак не всплыло на процессе. Почему это проявилось сейчас, он понятия не имел. Конечно, двенадцать лет тюремной камеры могли сильно изменить шкалу человеческих ценностей, и то, что тогда заставило его промолчать, сейчас побудило говорить.
А Тальбот все никак не мог толком прокашляться.
— Этот день я вижу как сейчас… — продолжал Баярд.
— Извините, какой день? — уточнил Эллери.
— Тот день, мистер Квин, когда Джессика окрепла настолько, что впервые смогла сойти вниз. Было прекрасное, теплое, солнечное утро в начале июня. Нет, пожалуй, нельзя сказать «в начале июня». Это было 14 июня. Не думаю, что я когда-нибудь забуду эту дату. 14 июня 1932 года.
Поглядывая вокруг, Эллери подумал: «Да, ты не забудешь, да и никто здесь не забудет».
— Комната выглядела… точно так, как сейчас. Окна распахнуты, занавески колышутся, я удобно устроил жену здесь на диване. Укрыл ее вот этой самой шалью и подтолкнул вокруг. Джесси ужасно гордилась этой шалью. Она ее сама связала.
— Я помню, — прошептала Линда, держась за Дэви и прижимая к груди изъеденный молью мальчишеский свитер. — Я часто просила эту шаль поиграть в дочки-матери, а тетя Джесси всегда говорит: «Ну, детка, ты ее только испачкаешь» — и взамен дает мне печенье.
Баярд слабо улыбнулся:
— Да, Линда, Джессика всегда была такая чистюля и аккуратница… Ну так вот. В то утро она себя чувствовала вполне хорошо. Даже разрумянилась, я так думаю, она поволновалась: все-таки после стольких дней в постели в первый раз спуститься по лестнице! И отказалась от завтрака — говорит, не проголодалась. Я забеспокоился: как же так, ведь Джесси ничего не ела с самого ужина, а ей нужно поправляться. Я стал ее уговаривать, чтобы съела яичницу или хоть тостик с маслом, а она начала сердиться. А мне доктор Уиллоби велел ее не волновать, поэтому, когда она согласилась мне в утешение выпить стакан виноградного соку, я решил: пусть хоть так, и больше ее не донимал.
— Кажется, в это время у вас в доме не было прислуги? — спросил Эллери.
— Не было постоянной прислуги, мистер Квин. Наша служанка Мейзи Лерош от нас ушла, Джессике нужно было время, чтобы найти хорошую домработницу, но тут она слегла с пневмонией, и я через Эмили нанял одну полячку из Лоу-Виллидж, она приходила два раза в неделю убирать дом — всего несколько часов в неделю. А мы с Дэви научились готовить еду и мыть посуду. Помнишь, Дэви?
И снова Дэви ответил:
— Я помню, папа.
— В то самое утро приходящей уборщицы в доме не было?
— Нет. У нее были свободные дни.
— Насколько я помню свидетельские показания, Дэви был в школе.
— Да, здешняя школа не отпускает ребят на лето до конца июня. Мы с женой были в доме одни.
Шеф полиции Дейкин кашлянул:
— Извините… Это не совсем так, мистер Фокс. Разве здесь не было вашего брата?