Деньги, которые Савелий Борисович Мерзлов давным-давно задолжал Сергею Дорогину, он отдавать не собирался. Мерзлов со стаканом в руке и с зажженной сигаретой расхаживал по большому грязному кабинету, заставленному черт знает какой мебелью. Ходил по грязному, вытоптанному ковру, сбивая пепел с сигареты прямо себе под ноги. Столы, компьютер, кресло — все было завалено бумагами, коробками с пестрыми надписями.
«Живуч, живуч, каскадер долбанный, будь ты неладен! Свалился же ты снова на мою голову. Мы уже тебя, гада, давным-давно похоронили, а оказывается нет, жив пока. Ну, ничего, допрыгаешься, доиграешься. С Мерзлова решил деньги сорвать. Да если бы сейчас воскресли мой отец вместе с матерью пришли ко мне в контору и сказали: „Савва, Савва, нам есть нечего, дай денег“, так я бы даже им не дал. А тебе, каскадер долбанный, я и не подумаю отдавать».
Долг был немалым, — пятнадцать тысяч долларов задолжал Савелий Борисович Мерзлов Сергею Дорогину, задолжал давно. И если бы Мерзлов был порядочным человеком, хотя бы на йоту, то он бы прекрасно понимал, что за четыре года эта сумма должна была по крайней мере удвоиться, а то и утроиться. Ведь он брал деньги у Дорогина под проценты, твердо обещая отдать все до последнего цента. Но Мерзлов поступал так всегда: брал деньги в долг, а затем не отдавал.
За последние четыре года, которые он не виделся с Дорогиным, дела его пошли в гору. В общем, сумма в тридцать тысяч долларов для него была не очень большой, ведь Савелий Мерзлов мог проиграть в карты за ночь десять, а то и пятнадцать тысяч. Но одно дело оставить деньги на столе, оставить тем, кто выиграл, тем кому повезло больше, и совсем другое отдать заимодавцу-неудачнику. Тут уж Мерзлов не мог пересилить себя. Он скрежетал своими вставными челюстями, кривил тонкие губы и сплевывал на пол, делая глоток за глотком, поглощая сорокатрехградусную золотистую жидкость.
— Фу, какая мерзость! — сплюнув после очередной порции виски, пробормотал Мерзлов, пригладил редкие волосы на крупной голове. — Что б ты сдох, каскадер долбанный! — в который раз как заклинание повторил одну и ту же фразу Мерзлов.
Затем подбежал к телефону, нервно сорвал трубку и принялся вдавливать клавиши.
— Ну, ну, ну, — говорил он, подгоняя самого себя.
Телефон не отвечал. Тогда Савелий Борисович выскочил из кабинета в комнату поменьше.
— Эй, слушай, — зло крикнул он своей секретарше, та сидела за столом, заложив ногу за ногу и хохотала, слушая очередной пошлый анекдот, который рассказывал водитель Мерзлова.
Тот, увидев шефа, смолк.
— Соедини меня с Бирюковским. Набирай, пока не ответит. Он должен быть на месте. А ты никуда не уходи, сиди тут.
— Что, куда-нибудь едем? — осведомился водитель.
— Едем, не едем, не твое дело. Места своего держись.
Хлопнув дверью, Мерзлов вновь скрылся в своем кабинете.
«И когда в конце концов у меня здесь порядок будет? Грязь несусветная, коробки, ящики, бутылки. Надоело, не могу все это видеть».
Он зло ударил ногой по ящику с сигаретами. Тот раскрылся, перевернулся, покатился, содержимое высыпалось на пол. Прямо по пачкам Мерзлов буквально побежал к письменному столу.
«Где же этот козел, мудак? Должен же сидеть на месте. Когда не надо, он всегда держит задницу в кожаном кресле, бумажки читает. А тут, когда вопрос надо решить, ему не дозвониться!»
Савелий Мерзлов еще налил виски, налил почти половину стакана и, сделав несколько глотков, плюхнулся в кресло. Он был невысокий, широкоплечий. Очки в тонкой золотой оправе абсолютно не гармонировали с его грубым мясистым лицом, одутловатым, землистого цвета и с розовым большим носом. Маленькие мутные глазки поблескивали под стеклами.
«Вот незадача. Думал, все сложится хорошо, а тут, на тебе… И говорила же мне жена, что по гороскопу именно на сегодняшний день, именно на двадцать третье сентября мне придется рассчитываться с кредиторами. Вот уж угадала, как в воду смотрела. Дура жирная, свинья! Накаркала!»
Ни жену, ни детей Савелий не любил. И вообще, он на этом свете не любил никого. Даже самого себя и то презирал.
Наконец ярко вспыхнула лампочка на пульте большого телефонного аппарата, и раздался гудок.
Мерзлов схватил трубку:
— Алло, алло! — буркнул он в микрофон.
— Бирюковский говорить с вами будет, — прочирикала секретарша.
— Савелий, я как узнал, что ты меня ищешь, сразу же все бросил.
— А, ты? Вечно тебя где-то носит.
— Собрание акционеров, я сказал, чтобы меня не беспокоили, пока не кончится.
— А меня не колышит, Лева, что там у тебя было — собрание акционеров, онанистов, мудаков, коммунистов — не колышет.