— Все чисто, Чекан, никого до самого горизонта.
— Так и должно быть, — Чекан пожал плечами. — А музончик-то, Митяй, включи, — он хлопнул по плечу шофера, — а то едем как на похороны.
У Чекана была странная для бандита страсть: он не любил фальшивый тюремный фольклор, который в последние годы прямо-таки обрушился на Россию, звучал из каждого киоска, торговавшего аудиокассетами, гремел в кабине каждого таксиста. Чекан любил строгую классическую музыку, хотя мало что в ней понимал, о существовании нот догадывался лишь смутно. Но от природы этот бандит был наделен абсолютным слухом, поэтому ему претила низкопробная музыка. Он всегда слышал фальшь, не мог отыскать ее только в звучании симфонического оркестра и в ариях, исполненных лучшими голосами.
Над Чеканом за его спиной временами посмеивались, но вслух высказывать свое недовольство его увлечениями мало кто решался.
— Чайковского? Баха? Моцарта? — стараясь держаться серьезно, поинтересовался шофер.
Самого его чуть ли не выворачивало, когда он слышал звуки скрипок и фортепьяно.
— Грига, — негромко произнес Чекан и тут же добавил: — его мать.
— Грига, так Грига.
— Ты, Митяй, морду то не криви.
Душный, хорошо прогретый салон «БМВ» наполнила музыка. Чекан подпевал, раскачиваясь на заднем сиденье. Наверное, никому из музыкальных критиков и в голову не могло прийти какие ассоциации у Чекана вызывает музыка Грига — пьянка с проститутками в баре и выколачивание денег у незадачливого коммерсанта были самыми безобидными из них.
Машина неслась на огромной скорости, где-то около ста сорока километров в час. Пустое шоссе позволяло не беспокоиться о безопасности, и лишь на поворотах шофер сбрасывал скорость, все-таки мокрая желтая листва устилала асфальт.
А дождь успел перерасти в ливень. Они уже миновали Солнечногорск, когда кассета кончилась в магнитофоне, кончилась на половине такта. Чекан не распорядился, ставить ли новую или перевернуть эту на другую сторону, шофер решил сам не проявлять инициативу.
Мощные фары пробивали пелену дождя, выхватывая на поворотах щиты, указатели, деревья, усыпанные желтыми и красными листьями.
— Красиво, твою мать, — мечтательно проговорил Чекан, глядя на то, как похожий на детскую ладонь красный лист канадского клена, брошенный на ветровое стекло дождем, продержался несколько секунд, а затем, подхваченный стеклоочистителем, сорвался в ночь.
И тут вдалеке показалась милицейская машина, сиротливо стоявшая на обочине. Дорогу «БМВ» преградили двое в бронежилетах, касках и с автоматами.
— Не сидится же им в тепле! — шофер выругался. — Что будем делать, Чекан?
— Я бы с удовольствием сказал тебе «дави», но вроде бы парни незнакомые, так что лучше остановиться. Начнут придираться, сунь им сотку баксов… нет, хватит и полтинника, и поедем дальше.
Один из стоявших на шоссе выкинул вперед руку со светящимся полосатым жезлом.
«БМВ» резко затормозил и замер, не доехав до них метров двадцать. Из-под протекторов валил пар. Стало непривычно тихо.
— Они что, думают, я стану выбираться из кабины на этот чертов дождь? — бормотал шофер, похлопывая ладонями по карманам, пытаясь вспомнить куда положил документы.
Гаишник не спеша направился к машине, второй остался на месте, явно для подстраховки. Как-никак глухая ночь, черт его знает на кого нарвешься.
— Ты не документы ищи, а лучше деньги достань, — усмехнулся Чекан, — и пушку мне отдай.
Митяй опустил стекло и выпустил в окно облачко дыма. Гаишник вяло отдал честь и попросил документы.
— Спешим мы, — негромко, но веско произнес Чекан, кладя руки на спинку переднего сиденья.
Гаишник даже не отреагировал на его замечание.
— Документы попрошу.
— Ну что ты с ними сделаешь, — пробурчал себе под нос Чекан.
ГЛАВА 2
Но Резаный не знал о том, что за сорок минут до его звонка Чекану по направлению к его дому из Москвы выехала еще одна машина — серый «опель». Этих гостей Данилин не звал, хотя и знал об их существовании. Но он настолько надеялся на свой авторитет в преступном мире, что и допустить не мог, что у кого-то на него поднимется рука. Из всей охраны в доме было всего два человека, а это очень мало, если принять во внимание те деньги, которые он хранил — без малого четырнадцать миллионов.
«Опель» мчался на предельной скорости, сидело в нем трое. Они совсем недавно появились в Москве, но уже успели наделать дел. По терминологии, которой пользовался Резаный, этих троих можно было отнести к «беспредельщикам», для которых не существовало никаких законов, ни закрепленных в уголовном кодексе, ни принятых в уголовном мире.