Даниель покачал головой. Заметив недовольную гримасу Бебе, он сказал почти робко:
— Ты же знаешь, что я не курю!
Растерявшись на мгновение, Бебе разразился громким, мальчишеским хохотом. Своим прежним хохотом.
— Я совершенно забыл, что ты не куришь! Ты не сердишься на меня, Даниель?
Лавердон успел позабыть все неприятные мысли. Напряжение разрядилось. Старая дружба жива, а это главное. Даниель мог по-прежнему рассчитывать на Бебе. Ему бы следовало это знать. Как-то раз он наудачу послал Бебе с одним освобожденным весточку из тюрьмы. Через два дня пришел чек на пять тысяч франков, а еще через месяц Даниеля вызвали в зал свиданий. Даниеля никто никогда не навещал. Из родни у него остались лишь какие-то дальние кузены. Он их откровенно презирал, а они раз в год, на рождество, присылали ему поздравительные открытки. Жена его дяди, вернувшись из лагеря, через суд добилась права носить фамилию Лавердон. Она охотно напоминала о своем муже, павшем за Францию. Когда президент помиловал Даниеля, она имела наглость выступить со статьей, в которой возражала против помилования. Она утверждала, что это помилование — оскорбление памяти невинных жертв дарнановской милиции. Шагая по бесконечным сводчатым коридорам древнего аббатства, превращенного в Центральную тюрьму, Даниель приготовился к самому худшему. Совершенно неожиданно он оказался лицом к лицу с очаровательной девчонкой. Яркая и соблазнительная, она стояла за решеткой. Она назвала его «своим женихом», а о себе говорила в третьем лице, как о «его маленькой Доре», чтобы Даниель узнал ее имя. Желая смягчить надзирателя, Дора щедро сыпала ласковыми словечками. Это прелестное создание было посланцем Бебе.
Теперь Даниель вспомнил все это и поблагодарил друга дрогнувшим от волнения голосом. Бебе насторожился, он не любил сентиментов. Чтобы прервать излияния, он вернулся к насмешливому тону прежних дней.
— Она тебе понравилась, маленькая Дора? Мила со всех точек зрения, а? Отличное шасси, надежная ходовая часть, изящный кузов… Я знал, что тебе будет приятно пообедать с ней сегодня, и пригласил ее. Ты сразу почувствуешь себя дома, старина, Дора все время спрашивала о тебе…
Бебе увидел загоревшиеся глаза Даниеля. Они по-прежнему понимали друг друга, и Бебе решил, что настало время заговорить о своих видах на будущее Даниеля. Он опять наполнил стаканчик, и теперь Даниель не заставил себя просить.
— Не суди обо мне по этой берлоге, Даниель. Я здесь не живу. Я держу ее для несчастного старикашки, который совсем запутался после Освобождения. Представь себе, Гаво (да, такова его настоящая фамилия!) еще в молодости решил, что все беды мира происходят от франкмасонов. Когда пришли немцы, он увидел в гестапо долгожданного спасителя. Он выдал гестаповцам тех, кого считал принадлежащими к почтенному тайному обществу или сочувствующими. Когда немцы свалились, у Гаво начались неприятности, но я его выручил. Он — бухгалтер высокого класса.
— Ты открыл дело?
— Я постоянно открываю, ликвидирую и вновь открываю дела. У Гаво — свое маленькое дельце. Он дает напрокат стильные часы всех эпох. Они нужны для театров, киностудий, телевидения. А то и для новоявленных миллиардеров, чемпионов черного рынка. Устраивая у себя приемы, они любят ошарашить публику. Гаво собирал часы всю жизнь, как всю жизнь бичевал масонов. Из страстишки я помог ему сделать профессию. Он зарабатывает себе на жизнь. Каждая покупка новых часов — это пополнение основного капитала. Он счастлив, и в порядке благодарности готовит за меня декларации о доходах. Безупречная работа, дорогой мой. Министерство финансов по-прежнему воображает, что я зарабатываю два-три миллиона в год, и не обижает меня налогами. А я — это между нами, конечно, — надеюсь через два-три года отпраздновать свой первый миллиард.
— Ты женился на золотой жиле?
— Идиот, я женился на целом синдикате. Химические Продукты и Механические Конструкции. Но не я, а моя жена вступила в выгодный брак. Три года назад, еще до перемирия в Корее, старик Кадус, мой тесть, малость ошибся. Плохо рассчитал колебания цен на мировом рынке. Он верил в длительную войну, чудак человек. А раньше ни за что не хотел верить в возможность войны. В глубине души он довольно старомодный дядя. Это длинная история. Старик хотел запастись американскими заказами и позволил американцам сунуть лапу в свои дела, но с американцами шутки плохи. Еще немного — и дела папаши Кадуса перестали бы быть его делами. Ему необходимо было укрепить свое положение в правлении, и он, чтобы остаться хозяином, решил приобрести втихую контрольный пакет акций нескольких предприятий. Для этого потребовалось около двухсот миллионов наличными. Сам понимаешь, речь шла о его престиже, и он был готов на все. А я искал, куда бы мне вложить свои деньги. Миллионов, у меня было больше, чем дней в году, но я не хотел нескромных вопросов. Женитьба на синдикате меня вполне устраивала. А ему нужен был жених с приданым. На родословную ему было наплевать. Дочка не была ни косой, ни кривоногой. Мы делаем по ребенку в год, и нас считают счастливой парой…
Даниель так разинул рот, точно собирался проглотить Нотр-Дам. Бебе похлопал его по плечу, совсем как в старину.
— Я дрался в Индокитае целый год, Даниель. Получил рану и достаточно орденов, чтобы никто не лез в мои дела. Там одна мелюзга, Даниель, мелкая рыбешка, пескари. Я очень быстро стал известным и уважаемым. Правда, я не нежничал с вьетами, в этом меня никто не мог упрекнуть…
Даниель почувствовал себя совсем легко. Неужели Бебе заговорил, как в прежние добрые времена? Может, он намерен его приручить, умаслить? Эта мысль появилась, но Даниель ее немедленно отбросил. Ему было хорошо, и он хотел сохранить это ощущение подольше.
У конторы был жалкий вид, опровергавший каждое слово Бебе. Неистребимая грязь лежала в трещинах ветхой мебели. Бесконечные будни текли в этой унылой, безрадостной комнате, и каждый день утолщал слой пыли, слой забот, мелких страхов и низких желаний. Даниель долго смотрел на Бебе и наконец произнес:
— Ну да, я понимаю…
У него был такой разочарованный вид, что Бебе фыркнул.
— Не уверен, что ты понимаешь. Это длинная история, она напоминает то, чем мы занимались в молодости. Но хватит говорить обо мне! Что ты собираешься делать?
Даниель качнул свое длинное тело из стороны в сторону, Бебе говорил с ним примерно так, как он сам недавно говорил с аббатом. Люди перестали понимать друг друга. Бледно-серые глаза Бебе смущали Даниеля. Он выкрикнул:
— Драться!
В голосе прозвучал вызов, удививший его самого. В нем была зависть к Бебе, счастливчику, достигшему цели. Была и боль от сознания утраты всего того, что составляло смысл его жизни. А если не смысл, то хотя бы мечту.
— Ломать? — спросил Бебе глухо.
Больше не оставалось сомнений, он говорил на их старом жаргоне, но Бебе уже продолжал как ни в чем не бывало: — Грабежи и налеты сейчас возможны только в Индокитае… Там можно ломать.
— Значит, не ломать, значит, я буду драться здесь.
— Хочешь вступить в МРП? Или стать независимым, как мсье Пинэ, мсье Ланьель или новый президент республики? В кабинете министров должны быть вакансии…
— Не издевайся надо мной. Я говорю о драке…
— Как в доброе старое время? Кучка обозленных неудачников? Офицеры запаса на половинном окладе… Насколько мне известно, ты не журналист. А черную работу у нас делают ПЛ.
— Кто?
— Перемещенные лица, раз уж приходится тебе все разъяснять. Их много, и они дешевы. Кроме них еще есть типы, удравшие из демократических стран. Их тоже дают тринадцать на дюжину. Потом еще есть добровольцы, вернувшиеся из Кореи. Их выпустили из тюрем и послали на убой. Кое-кто вернулся и… ты сам понимаешь. Их ремесло больше не кормит. А твое дело совсем плохо. Стоит тебе засыпаться, и ты представляешь, что будут писать коммунисты? «Некий Даниель Лавердон, приговоренный к смерти, но помилованный…»
— Они напишут и «дарнановский палач», и «истязатель», и многое другое. Ты хочешь доказать мне, что я никуда не гожусь? Так скажи прямо…
Этот новый взрыв раздражения вызвал у Бебе улыбку.