— Значит, ты его уже допросил?
— Допросил, и не очень-то он убедил меня.
— У него есть машина?
— Есть. Он живет в западных кварталах, отсюда рукой подать, если рука длинная. Местер Юхансгатан, двадцать три. До Андерслёва полчаса езды. Примерно.
— Почему это так важно?
— Да потому, что он туда ездил. Иногда.
Мартин Бек не стал больше допытываться.
Третье ноября, суббота, на дворе почти лето. Несмотря на праздник — день всех святых, — Мартин Бек намеревался потревожить покой капитана Морда. К тому же капитан вряд ли верующий.
— Пожалуй, я пойду, — сказал Мартин Бек.
— Давай. Я как раз хотел сказать, что самое время, если ты хочешь застать Морда трезвым. Вызвать тебе такси?
— Да нет, лучше пройдусь.
Мартин Бек часто бывал в Мальмё и неплохо ориентировался, во всяком случае, в центре города.
К тому же стояла хорошая погода, и ему хотелось проветрить мозги перед встречей с Бертилем Мордом.
Ведь вот и Монссон подбросил ему явное предвзятое суждение.
Предвзятые суждения — это плохо. Поддаваться им опасно, но столь же опасно ими пренебрегать. Всегда следует помнить, что и предвзятое суждение может оказаться верным.
Стажер этот мог бы весьма успешно выступить в театре или на телевидении, исполняя пародию на человека, который изо всех сил делает вид, что не следит за домом. К тому же дом был маленький, а соседние здания снесены. Стажер стоял на другой стороне улицы, сплетя пальцы на спине, с отсутствующим видом, однако то и дело косился на дверь, за которой надлежало пребывать жертве его наблюдений.
Мартин Бек и пальца не успел оторвать от кнопки, когда Бертиль Морд распахнул дверь.
На нем были форменные брюки, а кроме брюк — майка и деревянные башмаки. От него разило перегаром, но к перегару примешивался запах одеколона, и неспроста — огромная ручища сжимала флакон «Флориды» и опасную бритву. Указывая бритвой на своего караульщика, он заорал:
— Это еще что за чертова кукла битых два часа стоит и таращится на мой дом?
— Ничего подобного, — сказал Мартин Бек, входя и закрывая за собой дверь. — Ничего подобного…
— Что — ничего подобного? — кипятился Морд. — В чем дело, черт возьми?
— Спокойно, спокойно…
— Спокойно? Так оставьте меня в покое! И не подсылайте переодетую шантрапу, чтобы шпионила за мной. Я привык быть сам себе хозяин. А ты-то кто, черт бы тебя побрал? Главная ищейка?
— Вот именно, — сказал Мартин Бек.
Он прошел мимо Морда и стал осматривать полутемную комнату. Запах стоял такой, словно здесь спало пятьдесят индивидов, притом отнюдь не человеческого рода. Окна завешены старыми ватными одеялами со множеством дыр и жирных пятен; впрочем, если отогнуть угол внизу, можно выглянуть наружу. У одной стены стояла кровать, которую не убирали неделями, а то и месяцами. Обстановку дополняли четыре стула, стол и здоровенный гардероб. На столе — стакан и две бутылки русской контрабандной водки: одна совсем пустая, другая наполовину. В углу валялась гора грязного белья, через открытую дверь в другом конце комнаты было видно кухню, где творилось нечто неописуемое.
— Я побывал в ста восьми странах, — орал Морд, — и нигде не видел ничего подобного! Ищейки тебя донимают. Больничная касса тебя донимает. Налоговый инспектор, собес, инспектор по борьбе с алкоголизмом и прочая шваль. Энергосбыт, таможня, переписчики, поликлиника. Даже почта покоя не дает, хотя мне никакая почта не нужна.
Мартин Бек перевел взгляд на Морда. Не мужчина — медведь, рост не меньше метра девяносто, вес — добрых сто двадцать пять. Черные волосы, темные злые глаза.
— Откуда ты взял эти сто восемь стран? — спросил он.
— Не говорите мне «ты». Я не желаю, чтобы всякая сволочь ко мне на «ты» обращалась. Говорите «сэр» или хотя бы «господин». Откуда взял? Дурацкий вопрос, я же сам счет вел. Сто восьмая — Верхняя Вольта. И провалиться мне на этом месте — хуже нашей нет. Я лежал в больницах Северной Кореи, и Гондураса, и Макао, и Доминиканской Республики, и Пакистана, и Эквадора. И нигде не видел такого безобразия, как здесь, в Мальмё, этим летом. Сунули в палату, которую строили еще в прошлом веке.
Морд посмотрел по сторонам.
— Здесь не убрано, — продолжал он. — Я не мастер убирать, не обучен.
Он взял пустую бутылку и отнес на кухню.
— Ну так, с этим все. А теперь позвольте задать один вопрос. Что тут такое происходит, черт возьми? Почему, когда я бреюсь, какой-то идиот скребется в мою дверь? Я бреюсь два раза в день, утром в шесть часов, потом в три. Сам бреюсь. Опасной бритвой. Так лучше.
Мартин Бек молчал.
— Я задал вам вопрос. Не слышу ответа. Вот вы — кто вы такой? За каким чертом пришли в мой дом?
— Меня звать Мартин Бек, я служу в полиции. Комиссар уголовной полиции, начальник отдела по расследованию убийств.
— Год и месяц рождения?
— Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот двадцать второго года.
— Ясно. То ли дело, когда сам вопросы задаешь. Что вам угодно?
— Ваша бывшая жена пропала семнадцатого октября.
— Ну и что?
— Нам хотелось бы знать, куда она могла деться.
— Хотелось бы… Но я же говорил, сто тысяч чертей, что ничего не знаю. Семнадцатого числа я как раз сидел на пароме «Мальмёхюс», опрокинул стаканчик. Ну хорошо, не стаканчик.
— Вы, кажется, держите что-то вроде ресторана?
— Держу. У меня там две бабы работают. И полная чистота, черт возьми, вся медь сверкает, а не то я их в два счета выставлю. Я проверяю. Захожу, когда меня никто не ждет.
— Понятно.
— Вы там что-то насчет убийства намекали.
— Да, такая возможность не исключена. Похоже, кто-то ее похитил. А ваше алиби не очень-то надежно.
— Мое алиби в полном порядке. Я сидел на «Мальмёхюсе». А вот рядом с ней псих живет, извращенец. Если он Сигбрит хоть пальцем тронул, я ее собственными руками задушу.
Мартин Бек посмотрел на его руки. Страшные руки. Не только человека — медведя задушат.
— Вы сказали «ее». «Задушу ее».
— Я оговорился. Я люблю Сигбрит.
Так, вот и прояснилось кое-что. Бертиль Морд — опасный человек, он не владеет собой. За много лет привык командовать другими. Возможно, он неплохой моряк, но на суше ему не по себе. От него можно ждать всего, в том числе самого худшего.
— Вся беда моя в том, что я родился на свет в этом проклятом Треллеборге, — говорил Морд. — Стал, так сказать, гражданином, а на черта мне это надо. В стране, которую я могу выносить месяц, от силы два. И все бы еще ничего, все шло хорошо, пока я не заболел. Я полюбил Сигбрит, почти каждый год к ней приезжал. Нам было хорошо вместе. Потом я снова уходил в море. Пока не началась эта волынка. Печень забастовала, и теперь мне не дают справку.
Он помолчал.
— А теперь уходите, — вдруг произнес он. — Не то я разозлюсь и врежу по морде.
— Ладно, — ответил Мартин Бек. — Если приду снова, то скорее всего с ордером на арест.
— Катитесь к черту.
— Что вы можете сказать о вашей жене? Что она за человек?
— Не ваше дело. Вон отсюда.
Мартин Бек шагнул к двери.
— Всего доброго, капитан Морд, — сказал он.
— Постойте, — вдруг остановил его Морд.
Он поставил на стол одеколон, положил бритву.
— Я передумал. Сам не знаю почему.
Он сел и налил себе стакан водки.
— Пьете?
— Пью, — ответил Мартин Бек. — Но не сейчас и не теплую водку.
— И я не пил бы теплую неразбавленную. Будь у меня стюард или слуга, который по первому знаку бегом приносит лед и лимонный сок. А что, в самом деле, продать пивнушку, уехать да наняться на пароход в Панаме или Либерии…
Мартин Бек сел к столу.
— Вот только одна загвоздка. Меня не возьмут капитаном. От силы штурманом у какого-нибудь типа вроде меня самого. И уж я не стерпел бы. Задушил бы гада.
Мартин Бек молча слушал.
— Но хоть упиться насмерть в море можно мне или нет? Много ли мне надо было — Сигбрит и пароход. Теперь ни того, ни другого. И околеть спокойно не дают, всякий черт сует свой нос.