— Ну, пошли же, Себастьен, — решительно дёрнула она меня за руку, и мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. — Я умираю от любопытства…
— А что, разве ты до сих пор не в курсе? — без особого энтузиазма поинтересовался я.
— В том-то и дело, что нет! Наша фотомодель заявила, что расскажет всё только в твоём присутствии, вот мне и пришлось выцарапывать тебя из супружеской постели. Ещё немного — и я начну думать, что ты работаешь её адвокатом.
Взволнованная Линда действительно дожидалась нас на кухне, беспокойно расхаживая из угла в угол; едва заслышав наши шаги, она встрепенулась и бросилась ко мне:
— Ох, Себастьен, кажется, я и вправду вспомнила кое-что важное! Не знаю, насколько это поможет делу… но Джоанна так на меня насела, что весь наш разговор с Оливье я прокрутила в голове чуть ли не дословно…
— И что же ты вспомнила? — я усадил Линду на стул, а сам пристроился на соседнем. — Он сказал что-то такое, что позволяет подозревать кого-то из нас?
— Да нет же, как раз конкретного-то он ничего и не сказал! Просто эта фраза, кажется, вырвалась у него случайно, потому что потом он постарался как-то… ну, в общем, замять её… Я тогда и внимания на это не обратила, а сейчас подумала, что это может оказаться важным…
— Чёрт тебя дери, Линда, не тяни резину! — не выдержала Джоанна, терзавшая от нетерпения ремень своих джинсов. — Что там случайно вырвалось у Оливье?
— Ну, понимаешь… он сказал примерно так: Даже в нашей компании кое у кого есть свои секреты. А потом задумчиво, словно между прочим, добавил: Причём такие, за обладание которыми и убить не грех.
— Он так сказал? — я даже несколько оторопел от услышанного. — А по поводу чего?.. То есть, я имею в виду, о чём вы перед этим говорили?
— Ну… я заметила что-то вроде того, мол, какая славная у нас компания, столько лет знаем друг друга и вообще почти как одна семья… И тут он такое выдал… как бы шутя, но глаза у него, по-моему, были серьёзные.
— А потом? Что было потом? — не унимался я.
— Да ничего потом не было, — Линда смущённо пожала плечами. — Я, помню, удивилась, спросила у него, о ком это он говорит… А Оливье рассмеялся и ответил, что так, ерунда, не обращай внимания. Мы к тому времени уже хорошо выпили и несли Бог знает что… А потом он пригласил меня к себе, когда все уснут, и я думать об этом забыла.
— Понятненько, — сквозь зубы процедил я; такой оборот дела мне не очень-то понравился. — Так ты хочешь сказать, что Оливье узнал какую-то тайну и поплатился за это жизнью?
— Да ничего я не хочу сказать! — в отчаянии воскликнула Линда. — Просто говорю тебе, как было дело. А уж на что Оливье при этом намекал…
Я в задумчивости потёр лоб. В действительности ли наш друг знал о ком-то что-то неприглядное, или просто имел в виду какую-нибудь глупость — например, того же Жозе, который старательно, хотя и не очень умело скрывал от Бенедикт свои многочисленные интрижки? Случайно оброненная фраза могла стать ключом к разгадке, а могла и оказаться пустышкой. Или Линда что-нибудь путает…
Но вообще-то, честно говоря, сейчас у меня почему-то не было особого желания это обсуждать. То ли я перегорел, то ли просто чертовски устал, но хотелось мне лишь одного — чтобы этот проклятущий день поскорее закончился. Вполне возможно, завтра я буду и так, и эдак крутить в голове загадочные слова нашего убитого друга, примеряя их к каждому из нас, но только не сейчас. Хватит с меня на сегодня расследований.
— О Господи! — Джоанна даже не заметила моего безразличия, вид у неё был растерянный и даже слегка напуганный, как мне показалось. — Что это за секреты такие, ради которых нужно всаживать нож в сердце?.. Нет, правда, у меня в голове не укладывается.
— Ну, у тебя-то, я надеюсь, никакой тайны нет? — вяло поинтересовался я.
— Есть, — серьёзно ответила американка. — В четырнадцать лет я поцеловалась со своим учителем, и мои родители до сих пор об этом не знают. Расскажешь кому-нибудь — убью… Впрочем, извини, шутка, кажется, не в кон.
Я только махнул рукой:
— С Жозе тебе по части юмора всё равно не сравниться… Я вот о чём думаю — давайте-ка отложим этот разговор на завтра. Голова у меня гудит как трансформаторная будка, и я не уверен, что от моих выжатых, словно лимон, мозгов будет хоть какая-то польза. Так что не обижайтесь, девочки — может, слова Оливье и имеют значение, но я иду спать. В постели меня, между прочим, дожидается Лали…
В следующую секунду я подумал о том, что не стоило, пожалуй, говорить этого при Линде, но она отреагировала совершенно спокойно:
— Чего уж там, Себастьен, все мы сегодня вымотались… Во всяком случае, совесть моя теперь чиста, потому что даже под пыткой вы не выжмете из меня большего. То, что я вспомнила — это единственная зацепка во всём нашем разговоре, а остальное — просто банальные речи двух нетрезвых влюблённых… почти влюблённых…
— Ну, спасибо, что постаралась, — мне вновь стоило большого труда удержаться и не погладить её по мягким золотистым волосам. — Только не забивайте этим себе голову на ночь, подруги, а то кошмары замучают. Увидимся завтра, надеюсь, что…
Я неожиданно поймал себя на том, что чуть было машинально не повторил дурацкую шутку Жозе: Надеюсь, что все проснутся в добром здравии. Чёрт побери, неужто и меня терзает то же самое ожидание второго убийства, хотя я и стараюсь об этом не думать?! Правду говорят, неизвестность хуже самой страшной опасности, и так будет до тех пор, пока мы не узнаем, за что закололи Оливье. И, самое главное — кто это сделал.
— …надеюсь, что всё будет хорошо, — закончил я и побрёл прочь из кухни, к своей комнате, где меня дожидалась ненаглядная жёнушка.
Медленно поднимаясь по лестнице, я пытался придумать какую-нибудь более или менее убедительную отговорку по поводу моей беседы с Джоанной, однако голова совершенно не работала в этом направлении, да ещё странная фразочка Оливье насчёт чьих-то секретов упорно крутилась в мозгах — как ни старался я хотя бы на время забыть о ней. Но, к моему удивлению, Лали даже не поинтересовалась, чего это от меня понадобилось нашей техаске на ночь глядя — наверное, решила быть паинькой до конца.
— Наконец-то, — произнесла она с наигранной капризностью. — Я тут уже начинаю замерзать, а ты что-то не торопишься согреть свою любимую бразильянку.
— Ну теперь-то уж я точно отсюда раньше утра не выберусь… — пробормотал я, раздеваясь. — Хлопотливый день окончен, милая… по крайней мере, для нас с тобой…
Едва я устроился под одеялом, Лали тут же доверчиво прижалась ко мне, и я в который уж раз подумал, какая же она всё-таки хрупкая и беззащитная — при всём своём сумасбродстве; надеюсь, что сегодняшняя трагедия никак не отразится на нашем браке, а Линда… Линда через несколько дней уедет, и один Бог знает, когда мы ещё с ней увидимся. Моя жена скоро придёт в норму, и я вновь буду видеть рядом с собой прежнюю Лали — весёлую, беззаботную, не обременённую муками ревности и иными подозрениями.
Бросив взгляд на свою любимую, я с удивлением увидел, что она уже крепко спит — с Лали такое случалось нечасто; обычно она обожала долгие беседы в постели, ну, и не только беседы, конечно — поэтому мы, как правило, раньше полуночи не засыпали. А сегодня она, бедняжка, действительно намучилась — отрубилась сразу же, едва положив голову на моё плечо. Тёплое дыхание Лали приятно щекотало кожу, навевая дремоту, вот только сон почему-то не шёл.
А всё дело было в ней — в загадочной фразе Оливье, которая никак не давала мне покоя. Ещё десять минут назад там, на кухне, мне казалось — стоит только добраться до постели, и я тут же провалюсь в сон, забыв обо всём, что сегодня произошло. Но вот поди ж ты — слова музыканта вертятся у меня в голове, и отогнать их не получается. Как это он там сказал: Даже в нашей компании есть секреты… и потом: За которые и убить не грех… да, именно так, если верить Линде. А верить приходится, иначе я вновь окажусь в тупике; поэтому будем пока считать, что австралийка ничего не выдумала и не напутала.