Борис ВИАН
УБИЙЦА
L'assassin, 1981
Это была тюрьма, ничем не отличавшаяся от других — маленький барак из самана[1]темно–желтого цвета с трубой, бесстыдно возвышающейся над крышей из листьев аспарагуса. Происходило все это где‑то в древние времена: полным–полно было камней, раковин аммонита, трилобитов, сталагмитов, сальпингитов — являющихся следствием ледникового периода.
Было слышно, как в тюрьме храпят по–явански. Я вошел.
На перегородке, вытянувшись, спал мужчина.
На нем были синие трусики и шерстяные наколенники. На его левом плече — татуировка: монограмма K. I.
— Ой–ой–ой–ой–о! — закричал я ему в ухо.
Вы скажете мне, что я мог закричать что‑нибудь другое, но с тем же успехом, так как он спал и все равно не услышал бы.
Тем не менее это его разбудило.
— Бр! — так он прочистил горло. — Что это за болван открыл дверь?
— Это я.
Явно это ничего ему не говорило, но и вы тоже не надейтесь узнать большего.
— Раз уж вы признаетесь, — определил детина, — значит, вы преступник.
— Но ведь вы тоже, — возразил я, — иначе бы не сидели в тюрьме.
Было довольно трудно бороться против моей диалектической логики, совершенно дьявольского свойства.
В этот момент в довершение к его изумлению красная с белым ворона вошла в слуховое оконце и семь раз обошла вокруг комнаты. Она вышла почти сразу же, и я не перестаю задавать себе вопрос, хоть и прошло уже десять лет, имеет ли ее вторжение какой‑либо смысл.
Мужчина, смирившись, посмотрел на меня и покачал головой.
— Меня зовут Каин, — сказал он.
— Я умею читать, — ответил я. — Это правда — история с глазом?[2]— Как же! — ответил он, — это выдумка Ивана Удуарда.
— Удуард и глаз? — спросил я.[3]Он расхохотался.
— Ага! Это очень смешно!
Я скромно покраснел.
— Я думаю, вы хотите спросить меня, почему я уничтожил Авеля? — продолжал Каин.
— Боже мой!.. — воскликнул я. — Между нами говоря, газетная версия кажется мне подозрительной.
— Все они, журналисты, одинаковы. Врут и притом все заодно. Им рассказывают разные разности, они же ни черта не понимают, да еще и плохо перечитывают то, что сами пишут, а пишут ведь как свиньи. Сюда еще прикладывают руку редакторы и наборщики — так что черт знает что получается.
— А на самом деле? Что же у вас там произошло?
— Авель? — спросил Каин. — Она была жуткой сукой.
— Она? — удивился я.
— Именно так. Может быть, это вас ошеломило? Вы что же, собираетесь разыгрывать из себя Поля Клоделя и говорить мне, что ничего не знаете о склонностях мсье Жида после того как сорок лет переписывались с ним?
— Это, должно быть, за это Жид получил премию Нобеля?
— Именно так! — сказал Каин. — Но я все же расскажу вам.
— А охранник не помешает нам?
— Да что вы! Он прекрасно знает, что у меня нет ни малейшего желания сбежать отсюда. Что мне делать на воле? Кругом одни сопляки.
— Что верно, то верно, — согласился я.
— Итак, — начал Каин, устраиваясь поудобнее на своем жестком топчане, — как вы уже знаете, это началось, когда мы с Авелем были в приятельских отношениях. Вы видите, я вообще довольно волосатый…
И действительно, тело Каина было покрыто густой черной шерстью, он был мускулист и хорошо сложен, что‑то вроде тяжеловеса или боксера.
- …Так вот, я довольно волосат, так что пользовался успехом у девиц. Соответственно, я не очень‑то скучал по воскресеньям. Брательник же был совсем на меня не похож.
— Авель? — спросил я.
— Да, Авель. Кажется, он был мне сводным братом. Я видел фотографии змей… — так вот, это был он, один к одному. Должно быть, конечно, это вышло потому, что моя мамаша переспала с этим мерзавцем, похожим на червяка для наживки… — разнообразие своего рода. Так что, может быть, Авель и не по своей вине был таким, но в любом случае похожи мы не были: у него были светлые волосенки, хоть на стенку лезь, он был белотелый, щуплый, смазливый, вечно от него, свиньи, разило духами, да так, что и вонючка подохла бы от этого запаха. Когда мы были детьми, это еще куда ни шло, мы играли в жандарма и воришку и дальше этого не шло. Мы еще ничего не соображали в жизни, вы понимаете, это хорошо для более зрелого возраста. Мы спали на одной кровати, играли в одной комнате, жрали из одной тарелки и не расставались друг с другом. Для меня он был чем‑то вроде дочери, понимаете? Я его холил и лелеял, причесывал его светлые волосенки, наконец, мы были очень милы друг с другом. Я должен заверить вас, — продолжал Каин, который только что замолчал на минуту, чтобы фыркнуть от отвращения, — я должен заверить вас, что этот маленький негодяй был очень недоволен, когда я начал бегать за девицами. Но он не осмеливался сказать мне что‑либо. Я же, в свою очередь, думал, что у него было достаточно времени чему‑нибудь научиться, и после два или три раза предлагал ему подыскать подружку, но потом понял, что это его мало интересует… Он был менее развит, чем я…