— Ну, это просто, — улыбнулась Мэри.
Энтони засмеялся:
— Так куда ехать?
Мэри назвала адрес и устроилась поудобнее в аккуратной маленькой машине. В тусклом свете ей был виден мужественный профиль Энтони: густые темные волосы, большие карие глаза, прямой нос. И одеколон у него был правильный.
— Мама хочет поженить вас с Ником. Она тебя очень любит. И очень хочет внуков. Так и вынюхивает, не запахнет ли внуками.
— О-хо-хо, — сокрушенно вздохнула Мэри.
— Ты ее любимая кандидатка. Ты не допустишь Ника до тюрьмы, оставишь на свободе.
Мэри улыбнулась.
— А ты чем зарабатываешь на жизнь? — спросила она.
— Я преподаю в Сент-Джоне, сейчас в творческом отпуске, пишу книгу. Документальную. Одна уже вышла — о суде над Сакко и Ванцетти, готовлю вторую, о Карло Треске.
— Кто это?
— Анархист, современник Эммы Голдман. Его убили, застрелили, в Нью-Йорке в 1943 году. Убийство так и не раскрыли. Считается, что это мафия — или кто-то еще — была против союзов, которые он пытался организовать.
Мэри заинтересовалась:
— То есть ты пишешь на итало-американские темы.
— Именно. Я изучаю итало-американские отношения.
— Вся моя жизнь — итало-американские отношения.
Энтони засмеялся.
— И что ты делаешь с Карло Треской? Проводишь расследование?
— Да. Как раз сейчас я пытаюсь получить его фэбээровское дело, ссылаясь на закон о свободе информации. Эти формальности могут свести с ума.
— Достаточно простого запроса.
— Правда?
— Конечно. Могу помочь его составить.
— Не возражаешь, если я позвоню тебе, чтобы напомнить?
— Нисколько. — Мэри порылась в сумке и достала свою визитку.
— Спасибо, — тепло улыбнулся Энтони.
— Как хорошо, что я еду домой, — пробормотала Мэри, и ей внезапно стеснило грудь. Стало отчаянно жаль Дайрена и Триш, потому что все у них шло не так, как надо.
— Дома всегда хорошо, — согласился Энтони.
— Какая радость, что ты пришла! — воскликнула Вита Динунцио, мягкими теплыми руками обнимая Мэри на пороге.
— Детка! — пробасил отец, обнимая их обеих.
— Привет, пап, давно не виделись, — сказала Мэри, и все рассмеялись: родители — ее шутке, а она — тому, что может прийти домой, когда захочет, и ее здесь любят. Так любят, что можно забыть обо всех неприятностях. Ей хотелось поскорей утопить свои печали в томатном соусе.
Отец приобнял ее за плечи, мать взяла за руку и так, все вместе, они пошли в кухню — Место-где-время-остановилось. Кухонька сияла чистотой, по стенам висели белые деревянные шкафчики, под ними — тумбочки с пластиковыми столешницами. Мэри с детства помнила каждую мелочь здесь. Церковный календарь с изображением Иисуса на небесно-голубом фоне окружали прилепленные пожелтевшим скотчем фотографии папы римского, Джона Кеннеди и Фрэнка Синатры.
— Ну и как вы? — спросила Мэри, усаживаясь. На столе она увидела несколько старых отверток. — Пап, ты что-то чинил?
— Твоя мать заставила меня работать. — Отец сел рядом.
— Наладить macchina da cucire.
— Твою швейную машинку? — уточнила Мэри. Ее мать всю жизнь шила абажуры. — Мам, ты опять шьешь?
— Si. Твой отец починил мне машинку.
— У мамы появилась бизнес-идея, — ласково улыбаясь, пояснил отец. — Расскажи ей, Вит.
— Так и есть, Мария, — сказала мать, доставая из холодильника кастрюльку с томатным соусом и ставя его на плиту.
— Что за идея, ма? — Мэри была заинтригована.
— Погоди, Мария, погоди! — Мать зажгла огонь, вышла из кухни и скрылась в гостиной.
Мэри стала расспрашивать отца:
— Она открыла дело? Но ей ведь не нужно работать, правда?
Мэри все время предлагала им деньги, а они постоянно отказывались. Для нее их финансовое положение оставалось тайной почище государственной.
— Нет, но она хочет работать. И что в этом дурного?
— Ничего, но хоть купи ей новую машинку. Вместо той старой, из подвала.
— Вместо ножного «Зингера»? Он работает как новенький.
— Пап, ну пожалуйста, — простонала Мэри. — Электричество уже изобрели.
— Она любит эту машинку.
— Ладно, — сдалась Мэри, — ты победил. Скажи мне, как Энджи?
— Она в Тунисе. Говорит, что хорошо.
— Когда вернется домой? — спросила Мэри и вдруг поняла, как сильно соскучилась по сестре.
— Пишет, что приедет через три месяца. Я потом покажу тебе ее письмо. — Отец подался к ней, уперся локтями в стол. — Слушай, а что сказала Бернис? Не хочет извиниться за Дина?
Упс!
— Я забыла. Прости. Я завтра ей позвоню.