– Александр Иванович, потрудитесь сейчас навести справки в делах прошлых лет о Макарке-душегубе. Эта кличка принадлежала беглому каторжнику, скрывавшемуся в Вяземской лавре. Затем, справьтесь, мне помнится, фамилия Куликова недавно у нас фигурировала.
– Слушаю-с.
Господин в очках скрылся.
– Скажите, пожалуйста, – обратился начальник сыскной полиции к Степанову, – какую, собственно, вы роль играете во всем этом деле, почему вы собирали справки, принимали такое живое участие в судьбе дочери Петухова. Мне для дознания необходимо все это знать.
– Я, ваше превосходительство, прослужил двадцать пять лет на заводе Петухова, я вынянчил, можно сказать, на своих руках эту девушку.
– А вы, – обратился Густерин к Павлову. Тот замялся и несколько сконфузился.
– Вы должны мне говорить все искренно, иначе я не могу вам помочь.
– Извольте… Мы были когда-то братья по вере с Петуховым или, лучше сказать, Петухов с моим отцом. Потом Петухов перешел в единоверие, а я, после смерти отца, сделался начетчиком нашего филипповского согласия. Дочь Петухова, которую я часто встречал раньше, очень мне нравилась, и я мечтал перейти также в единоверие, заслужить ее взаимность, а там… Но Куликов опередил меня. Я опоздал с предложением и опоздал со своими справками. Что делать! Мне вечно суждено опаздывать в таких случаях, и я примирился уже со своим положением, выбросил из головы пустое и опять погрузился всецело в свои книги, рукописи, предания святых отцов. Я забыл было о Гане, но вот Степанов явился ко мне и рассказывает, что Куликов истязает, мучает свою несчастную жену. Все соседи, местные коммерсанты, видят это и относятся с полным равнодушием к судьбе молодой женщины; они жмут руку палача, водят с ним дружбу, компанию, делят хлеб-соль… Мне, знающему гораздо больше их и посвятившему свою жизнь делам милосердия, постыдно было бы не помочь. Не правда ли?
– Простите, господин Павлов, за нескромный вопрос, дочь Петухова не знала о ваших намерениях. Вы не объяснились ей в любви, не замечали каких-либо чувств с ее стороны?
– О, ваше превосходительство, я первый раз говорю сам об этих чувствах. Не только Гане, но, кажется, я сам себе еще не признавался в этих чувствах. Ганя и не подозревает!
– Еще вопрос: эти чувства потухли в вас или вы по-прежнему интересуетесь дочерью Петухова?
– Что вы, ваше превосходительство, разве я могу интересоваться чужими женами?! Для меня она – страдающая женщина.
– Теперь мне ясно, но почему же вы тотчас, по возвращении из Орла, не пришли ко мне с этими сведениями?
– Степанов искал случая повидаться с Ганей, а между тем его уволили с завода. Я ничего не знал, думал, они живут счастливо. Да и с какой же стати мне расстраивать чужие семьи? Бог с ними!.. А теперь, когда злодей хочет в гроб заколотить неповинную Ганю, я не смею молчать! Я на все готов!..
– Вы будете согласны поехать опять в Орел с нашим агентом?
– Не только в Орел, в Сибирь, на Сахалин, куда прикажете, ваше превосходительство, – воодушевленно произнес Павлов.
– Вот видите, – заметил Густерин, – вы уже и неискренни. Сейчас сказали, что не питаете к дочери Петухова никаких чувств, а оказывается, готовы для нее на Сахалин идти. Неужели, по христианскому долгу, вы готовы за всякого идти в огонь и воду.
Павлов ничего не ответил и перебирал в руках свой картуз. В кабинет возвратился чиновник в очках.
– Вот дело в трех томах об арестанте, именующем себя Макаркою-душегубом.
– Положите, мы его после разберем с вами.
– О Куликове нашли что-нибудь?
– Куликов, Иван Степанович, содержатель «Красного кабачка» за заставою, привлекался два раза к следствию, но оба раза в качестве свидетеля и оба раза почти одновременно, в сентябре прошлого года. Во-первых, по делу о притоне воров, накрытом на черной половине его трактира, и, во-вторых, по делу Коркиной, которая созналась в убийстве своего первого мужа. Достойно удивления, что, по словам Коркиной, сговор об убийстве ее мужа приведен в исполнение Макаркою-душегубом, а Куликов запугивал ее этим. Поведение Куликова в камере следователя признано самим следователем «странным», а Коркина на очной ставке высказала предположение, не он ли и есть Макарка-душегуб. Все это записано следователем в протокол.
Густерин даже привскочил в кресле.
– Знаете! Я почти уверен, что Куликов, зять Петухова, и Макарка-душегуб – одно то же лицо!.. Но эта-то уверенность и обязывает нас сохранять величайшую тайну и действовать как только возможно осторожнее!.. С Макаркою-душегубом справиться не легко! Это зверь, а не человек, который ничего не боится и ни перед чем не останавливается. Мы одиннадцатый год гоняемся за ним, а он у нас, под носом, ухитряется проделывать самые ужасные преступления! Можно думать, что это сам воплощенный сатана, одаренный шапкой-невидимкой! Посмотрите, три громадных тома открытых его злодеяний, а сколько еще не открытых вроде Онуфрия Смулева или Гани Петуховой?!