Выбрать главу

– Вот, – торжественно указала она рукой на холм под тремя березами и остановилась.

Нервы не выдержали. Она бросилась обнимать землю и зарыдала. Все стояли в молчаливом ожидании. Прошло несколько минут. Елена Никитишна порывисто вскочила и повелительно закричала:

– Что же вы стоите?! Разрывайте скорее! Ну же!..

Землекопы ожидали приказаний. Прокурор приблизился к холму и внимательно осмотрел его со всех сторон. Холм состоял из довольно высокой насыпи, густо заросшей травой, так что объяснить его происхождение было трудно. Он подозвал землекопов.

– Где же мы начнем раскопки?

Те почесали в затылке.

– Земля мягкая, черноземная, копать не трудно. Надо с краю начинать и идти к березам.

– Ну, начинайте.

– А глубоко ли брать прикажете?

– Сначала возьмите пол-аршина, а после можно будет еще пласт снять.

Коркина подошла к священнику. Она вся дрожала.

– Батюшка, ведь его без отпевания закопали.

Священник ничего не ответил.

Землекопы стали копать.

Елена Никитишна тихо всхлипывала.

10

Да, виновен…

Присяжные заседатели ответили на вопросе о виновности Антона Смолина в убийстве камердинера:

– Да, виновен, но заслуживает снисхождения…

– Как же так? – удивился Антон. – Да ведь я и не слыхивал о камердинере ничего, а не только не убивал?! Как же так?!

– Молчать! – произнес председатель и увел судей совещаться.

Через две-три минуты они снова вошли.

– «Лишить всех прав состояния и сослать в каторжные работы на восемь лет…»

Председатель долго читал разные статьи закона, но Антон ничего больше не слышал; эти слова ошеломили его, как обухом, и вытеснили все другое из головы.

– Каторга на восемь лет… Каторга…

Вдруг кто-то стал бить его по вискам чем-то острым, зала затанцевала в глазах, люди запрыгали и… он грохнулся со скамьи на пол.

На следующий день Антон Смолин заявил в тюрьме, что он хочет сказать всю правду, и его доставили к прокурору.

– Говори, что ты хочешь сказать! – резко обратился к нему прокурор.

Смолин подробно описал убийство Сеньки-косого и рассказал о происхождении у него окровавленных денег.

– Сеньку я пальцем не тронул. Мы уговорили Тумбу простить его. Он сам помер. Смерть пришла…

– А камердинера кто убил?

– Клянусь Господом Богом, не знаю!

– Врешь! Может быть, тоже Тумба, а ты помогал…

– И знать не знаю! Понятиев никаких не имею.

– Ну, теперь, брат, об этом поздно толковать. Ты осужден и должен идти в каторгу, а про Сеньку-косого, которого вы уходили на Горячем поле, мы соберем сведения. Годика три-четыре тебе прибавят к восьми годам каторги.

– За что?!

– А ты думаешь, тебе поверят, что ты даром получил кровавые бумажки?! Полно, ведь мы не дети!

– Господи! Да что же это такое?..

И Антона опять увели в тюрьму.

Началось следствие по делу об убийстве Сеньки-косого. Рябчик, Вьюн и Тумба вместе с Антоном были привлечены к следствию. Все они, как один, отрицали даже и существование Косого и прямо заявили, что Смолин брешет.

– Пусть он покажет, где мы зарыли убитого.

Антона с конвойными повели на Горячее поле. Долго бродили там по кочкам и ничего не нашли. Антон и сам не мог найти без провожатого ни кущи Тумбы, ни того леска, куда уволокли они мертвого Сеньку.

– Послушай, – строго обратился к нему следователь, – да ты, кажется, шутки шутишь с нами, сказки рассказываешь?

– Видит бог, я говорю правду!

– Ты уж божиться-то брось! Какой Бог у разбойников Горячего поля?! Как же ты жил на поляне у Тумбы и не можешь найти?

– Никогда я там не жил! Я и был-то там всего два раза, и оба раза меня проводили товарищи. Когда я последний раз возвращался один и запутался, вышел к скотобойне, меня забрали.

– Ну, довольно нам с тобой возиться! Твой рассказ о Сеньке-косом мы признаем вымыслом и следствие прекращаем. Ты пойдешь в Сибирь, а за то, что ты обманывал нас четыре месяца и заставлял по пустякам время тратить, тебе, по прибытии на место, дадут сорок ударов плетьми. Вперед сказок не выдумывай.

Опять у Антона запрыгало и заплясало все в глазах. Он грохнулся в камере.

11

В «салошке»

Глухой шум доносился даже на улицу из ярко освещенных окон второго этажа дома, занятого «салошкою». Странный шум. Звуки какой-то кадрили, крикливое пение не то цыганского хора, не то молчановских песенников, возгласы пьяных посетителей, визг женщин – все это сливалось в один общий гул.

По устланной коврами лестнице посетители поднимались в «салошку». При входе – аквариум с фонтаном и за ним широкие двери в залу. Как ни широка дверь, а из нее, точно из бани, несется клубами спертый, почти раскаленный воздух. Только воздух этот насыщен не водяными парами, как в бане, а удушливой смесью сивухи, табака, человеческого пота, пищи и неопределенным зловонием. На свежего человека этот букет действует ошеломляюще и, чтобы остаться в этой атмосфере, нужно скорее пить и пить как можно больше.