– Долго ли так продолжится? – задавал он себе вопрос. – Надо же ведь кончить чем-нибудь! Но что же, что я буду с ним делать?! Господи, помилуй!
Иван Степанович держал себя с большим тактом в доме тестя и не поднимал своих глаз ни на жену, ни на старика. Он ограничивался необходимыми вопросами и спешил уходить, отлично видя, какое впечатление производит его появление.
– Знаешь, Ганя, – говорил старик, – он, кажется, исправляется, – замечал Тимофей Тимофеевич.
И он, и дочь в разговорах старались не называть Куликова по имени.
– Исправляется, папенька, – отвечала дочь, вздрогнув всем телом.
Она исполняла обещание, данное мужу, не рассказывать ничего отцу об их жизни, но эта жизнь вспоминалась ей во всех ужасных подробностях, как только речь заходила о нем. Иногда ей хотелось все рассказать, но язык не поворачивался. Тяжело было вспоминать минувшее.
– Что же нам с ним делать? – продолжал Тимофей Тимофеевич.
– Право, не знаю, папенька, только вернуться к нему мне не под силу.
– Ты не говорила с ним об этом?
– Нет, ни слова.
И они молчали.
Однажды, спустя неделю или две по водворении Гани в родительском доме, старику доложили, что пришел бывший его управляющий Степанов. Тимофей Тимофеевич страшно обрадовался и побежал к нему навстречу.
– Николай Гаврилович, голубчик, ты ли это, – бросился он к нему на шею и заплакал.
Прослезился и Степанов. Ганя, свидетельница этой встречи, стояла радостная, торжествующая, как никогда! Степанов поцеловал ей руку и шепнул, что ему нужно с ней о многом, многом переговорить. Больше часа продолжались дружеские излияния. О заглазной отставке верного слуги, разумеется, не было и помину. Петухов не мог на него наглядеться и сказал, что он не согласен опять расставаться с ним.
– Переезжай опять к нам, пока я не умру! А умру, завод откажу дочке, и ты будешь полным управителем!
– А зять ваш, Иван Степанович, – спросил Степанов.
Петухов нахмурился, сдвинул брови:
– Зять не оправдал моего доверия, мы не свели еще с ним счетов… Так слышишь, Николай Гаврилович, – прибавил старик, – вези вещи и переселяйся сюда! Я давно хотел послать за тобой, а ты пришел сам – спасибо! Значит, любишь меня и Ганю. Коли не любил бы, не пришел, правда?
– Правда, Тимофей Тимофеевич, только куда же я перееду к вам? Мою квартиру занимает Иван Степанович.
– Найдем тебе место, у нас в доме можешь занять пока две комнаты.
– Пока?
– Ну да, пока я выселю зятя. С ним надо кончать.
Степанов не стал больше расспрашивать и вопросительно посмотрел на Ганю. Та сидела, опустив глаза. Николай Гаврилович сгорал от нетерпения скорее рассказать все о Куликове, о начальнике сыскной полиции, начавшемся дознании, но хотел переговорить сначала с Ганей. Между тем Тимофей Тимофеевич потащил его на завод и стал все показывать. Завод пришел в полный упадок, и они оба видели это ясно. Хорошие мастера все разошлись, большая половина станков не работала, некоторые подмастерья выделывали почти не очищенную кожу и портили только товар.
– Где ты был, – спросил старик нового главного мастера, явившегося откуда-то, когда они пришли в мастерские.
Тот замялся.
– Хорош мастер, нечего сказать, посмотри, какую кожу вы пустили в дело!
Мастер засуетился, остановил станок и вырвал у рабочего кожу.
– А где Иван Степанович? – продолжал старик.
– Их нет.
– Куда он ушел?
– Не могу знать, их второй день уже нет.
– Как, он и дома не ночевал?
– Не ночевали-с.
Тимофей Тимофеевич переглянулся со Степановым, и оба пошли дальше.
– Вот вам старый управляющий, – обратился Тимофей Тимофеевич к главному мастеру, указывая на Степанова, – теперь он опять будет заведовать всем, а зятя, когда он вернется, попросите ко мне.
– Слушаю-с.
Они обошли весь завод и везде нашли то же запустение. Фирма завода Петухова очевидно упала. Лучшие заказчики перешли в Чекуши. Куликов говорил и раньше об этом тестю, обвиняя Степанова в том, что он переманил заказчиков, но теперь Тимофей Тимофеевич ясно видел, что вина вовсе не Николая Гавриловича.
После подробного осмотра завода они вернулись в дом, и Степанов зашел в комнату Гани. Бедная женщина бросилась к нему на шею так же, как и ее отец. И она видела в Степанове если не избавителя, то, во всяком случае, верного, преданного друга. Они уселись на диванчике. Николай Гаврилович взял ее руки и, глядя в потухшие глаза, начал:
– А я вам принес радостную весть. Скоро, скоро вы не только будете свободны, но…
Она отрицательно покачала головой.
– Я не могу быть свободна. Для меня все кончено, все потеряно!..