– К кому же это вы пошлете? Не секрет?
– Какие у нас секреты! К заводчику Куликову, Ивану Степановичу, зятю Петухова. Слышали такого?
– Как не слышать! Бывали у него в «Красном кабачке». Он не с родни ли тебе придется?
– Наше дело! А напишу тыщу – и пришлет! Беспременно пришлет, потому ему нельзя не прислать! Такое дело, что должен обязательно прислать!
– Ну, ну, потише! Ты не очень заливай, недалеко ушел от нашего чина: камердинер тоже шестерка, что и официант.
– То, да не то! Мы только у графов да князей, а к вам какой лапотник ни придет с деньгами, обязаны служить.
– Видали и мы графов, почище ваших! А все-таки Куликову ты не родня!
– Хочешь, сейчас напишу, да еще «ты» напишу. Пришли, мол, Ваня, тыщу. И пришлет. Поздно только теперь, тревожить неловко, а утром беспременно пошлю!
– Да ты скажи уж начистоту, что за дело у тебя с Куликовым?
– Много будете знать – скоро состаритесь! Сказано – дело, и довольно!
– Вот видишь и врешь! Если б взаправду дело было, сказал бы, не утерпел бы, не такой ты человек: ты – хвастунишка.
– Не могу сказать, потому чужой секрет.
– Не таковский ты, чтобы чужие секреты беречь! Видно, у самого рыло в пуху. Откупается от тебя Куликов? Так?
– Да что вы привязались? Я не спрашиваю, за что вас выгнали?
– Мы, брат, ушли без убивства, а у тебя человека зарезали. Бог знает еще, кто зарезал!
– Извини, и суд был, убийца Антон в каторгу пошел.
– Один пошел, а другие, статься может, и не пошли. Дело темное.
– Бросьте, – промычал Мартын, – не наше дело. Сыграем? Все одно в кредит сыграем, свои люди. Игнатий завтра тыщу получит, отдаст, а ты…
– Не попросить ли мне у Игнатия оказать протекцию к Куликову: пусть писульку даст к ресторатору, он знакомство ведь имеет.
– Не могим, чего не могим, того не могим! Тыщу могу, а писульки не могу.
Андрей усмехнулся и достал из кармана колоду карт.
– Кто банк закладывает?
– Вот вам по красненькой для банка, – произнес Мартын, протягивая две десятирублевки.
– А мы спать ляжем, – зевнула Настюша.
– Марш по кустам! – скомандовал Игнатий. «Дамы» разбрелись по соседним кустам, подложив под головы подушки и покрывшись своими платками. Игнатий заложил банк, но Мартын сейчас же сорвал его. То же повторилось и с Андреем. Они выпили, и тогда Мартын сам заложил, но вместо денег вынул лист бумаги и карандаш.
– На запись будем играть. Я тоже платить не стану. Отвечаю триста.
Игра пошла азартная. Партнеры меньше 25 не писали. Игнатию не везло окончательно. Андрей играл вничью. Мартын утроил банк и передал следующему. Взошло солнышко, совсем стало светло, а товарищи все «резонились». Дамы мирно спали. Раздался протяжный рожок пастуха. Оживилось Горячее поле. Потащились в город за добычей безместные.
– Пора, братцы, кончать, надо соснуть, – объявил Мартын.
– Подводи записи.
– Игнатий проиграл 922 рубля, Андрей выиграл 46 рублей.
– Ай да Игнатий, молодчина, вот без малого тыщу и продул! Теперь хочешь не хочешь – посылай.
– Сам пойду! Во как! Не токмо пошлю!
Он встал, потянулся, зевнул.
– А который теперь час может быть?
– Солнце высоко, часов семь-восемь есть.
– Пора идти, а то уедет… Я мигом… Вы меня здесь ждите…
Приятели не дождались Игнатия, как осенью в «Красном кабачке» громилы не дождались Гуся. Куда делся Игнатий? Бедная Катя все глаза выплакала, ходила узнавать и получила тот же ответ, как когда-то громилы:
– Вошел, но не выходил из дому.
– Где же он? Куда делся? Никто не мог на это ответить.
Жена Куликова говорила Степанову о каких-то стонах, мольбах, которые она слышала под землею, в подвалах, но…
Есть ли какая-нибудь связь между этими стонами и участью Игнатия?
Катя умерла в преждевременных родах.
15
Заговор
С опухшей от нескольких ночей пьянства и оргий физиономией Иван Степанович вошел утром в кабинет тестя, где застал и жену. Петухов сидел, наклонившись над столом, а Ганя стояла возле, обвив его шею рукой. При появлении Ивана Степановича они оба вздрогнули. Старик теперь так же быстро разочаровался в зяте, как прежде быстро увлекался. Поводы и причины разочарования встречались на каждом шагу. У него точно открылись глаза. Прошлое увлечение казалось ему каким-то бесовским наваждением.
– Сатана попутал: туман на рассудок навлек, – вздыхал часто Тимофей Тимофеевич, припоминая и взвешивая прошедшее. – И где я в нем солидность нашел? Трактиришка какой-то, да и тот в аренде! А степенность? По две ночи дома не ночует! И в деле ничего не понимает: что он с моим заводом в полгода сделал! Хоть совсем закрывай.