Ганя молчала, но по лицу ее текли слезы. Хотела она расстегнуть ворот и показать отцу следы «любви мужа», хотела рассказать про все, все, но язык не шевелился. И огорчать старика не хотелось, и страшно за мужа было.
«Подождать надо… Дознание идет, говорил Степанов, опять с Павловым в Орле. Не долго уж осталось… А хороший этот Павлов. Такие добрые, ласковые глаза. И как он нежно говорил с ней, когда она вместе со Степановым посетила его келью. Он душу готов был отдать за нее. Второй раз в Орел поехал. И за что он так добр с ней?! Чем она отблагодарит его?!»
– Что ты думаешь? – перебил отец ее мысли.
– Подождем, папенька, увидим. Божья воля…
– Подождем, доченька, подождем. Мне кажется, он не такой дурной человек, как выглядит. Бывают такие натуры, что не скоро поймешь их. Если бы ты видела, как он на коленях молил меня помирить вас. Говорит, сам плакал, когда ударил тебя, думал силой любить заставить. Да, в жизни случается, что иногда вот так одно слово, один поступок навсегда портит отношения людей.
– Тут не слово, не поступок, папенька, а вся жизнь. Я верно скоро умерла бы, если бы вы меня не взяли…
– Да, Ганя, умирать буду – не забуду этой страшной минуты, когда я тебя увидел после моей болезни. Боже, боже, за что ты так караешь меня! Думал прожить уже век свой, хотел спокойно глаза закрыть и вдруг… Точно сон какой страшный… Ты теперь совсем не та. Очень поправилась… А может… может, привык уж я… Поди, дитя мое, на грудь ко мне.
Старик обнял дочь – и они замерли. А из дому выходил в ту минуту Куликов с одним из рабочих, которого он решил купить. Зять злобно посмотрел на окна кабинета и прошептал:
– Скоро, скоро, старый черт, ты узнаешь меня! Не долго покуражишься!..
16
Разрытый холм
Четыре землекопа дружно снимали один пласт земли за другим, и холм быстро исчезал, сравниваясь с поверхностью крутого берега Волги. Но во время работ к группе наблюдавших за работами подошел господин в цилиндре.
– Не могу ли я видеть господина прокурора, – обратился он ко всем.
– Я прокурор, что вам угодно, – ответил высокий брюнет и выделился из группы.
– Я чиновник петербургской сыскной полиции, – тихо проговорил он, предъявляя открытый лист. – Я командирован в ваше распоряжение по делу Коркиной об убийстве Смулева.
– Ах, прекрасно, мы как раз только вот начали раскопки места, где предположено, что зарыт труп убитого. Пожалуйста, прошу вас принять участие в дознании, это очень полезно для нас; дело какое-то темное, загадочное и поднято самою Коркиною. Вот она, посмотрите, как убивается.
Елена Никитишна, бледная, дрожащая, не отрывала глаз от заступов землекопов и ничего окружающего не видела и не слышала. Она гордо выпрямилась, и суровое выражение не сходило с ее лица. Можно было принять ее скорее за грозного мстителя, чем за обвиняемую.
– Она арестована? – спросил сыщик на ухо у прокурора.
– Пока да, но если мы ничего не найдем здесь, то я полагаю освободить ее и прекратить дело. У нас кроме ее заявления нет решительно никаких данных.
– Она действительно имеет ненормальный вид. Может быть, все дело есть плод ее болезненной фантазии.
– Я того же мнения. Смотрите, землекопы работают часа полтора и ничего, кроме девственных пластов земли. Ясно, что эту землю никто никогда не копал.
Чудное утро, при полном затишье, на обрыве широкой привольной Волги представляло неподражаемую, живописную картину. Только равномерные удары заступов нарушали тишину. Но у всех присутствующих было тяжелое чувство на душе, как бывает на похоронах или на пепелище, на развалинах, после пожара или иной катастрофы. Никто не замечал ни ярких лучей весеннего солнышка, игравших и переливавшихся цветами радуги в быстроходной разлившейся поверхности матушки Волги, ни причудливых звонких трелей малиновки, свившей себе гнездо на одной из березок холма и тревожившейся поднятым переполохом с заступами. Дивная перспектива зазеленевших полей, расстилавшихся за Волгой на необозримые пространства, никого не привлекала. Если бы малиновка могла говорить, то она наверняка послала бы горькие упреки злому человеку, который не замечает всей благодати Божией, не наслаждается ниспосланными щедрыми дарами природы и, вместо благодарности Творцу, занимается какими-то раскопками, мучает друг друга и заставляет страдать всех, не исключая и перетрусившей малиновки. О, какой злой, гадкий человек!