Когда все встали из-за стола, Куликов подошел благодарить хозяйку и успел шепнуть ей:
– Дело серьезное. Мне необходимо с вами поговорить наедине.
Елена Никитишна гордо откинула голову и также шепотом ответила:
– У меня не может быть с вами секретов!
– Как вам угодно! Я в ваших интересах…
– Прошу о моих интересах не заботиться.
Куликов молча поклонился и пошел разыгрывать свой ремиз. Игра затянулась до трех часов ночи. Куликов первый отказался играть и встал. Он прошелся в гостиную, где неожиданно столкнулся с Еленой Никитишной. Они помолчали.
– Не угодно ли вам прямо сказать, о чем вы желаете говорить со мной?
– Сударыня, я имею основание думать, что вы уже догадались об этом и, если продолжаете отказывать мне в аудиенции, то совершенно напрасно.
– Я ничего не догадываюсь и не могу догадаться!
– Дело ваше, но я опасаюсь, что скоро вы об этом пожалеете.
Елена Никитишна помолчала и потом, стиснув зубы, произнесла:
– Хорошо. Завтра в три часа я буду дома одна.
– Извините. Я не могу к вам прийти.
– А что же вы хотите?
– Я живу совершенно одиноко. У меня никого не бывает, и если бы вы…
– Как вы смеете мне это предлагать?
– Я ничего не предлагаю, потому что лично мне совершенно безразлично.
– Вы… вы… – Елена Никитишна прошептала какие-то слова и вышла. Куликов откланялся хозяину и ушел.
5
Снова Ганя
Отношения Петухова с дочерью начали портиться с каждым днем, и жизнь Гани все более становилась невыносимой. Объяснения у них никакого не было. Да, собственно, объяснения и не могло быть: ничего существенного не произошло. Куликов предложения не делал, Петухов ничего от дочери не требовал, и сама Ганя ничего не хотела и не просила. А между тем что-то произошло, что-то неясное, неопределенное, даже непонятное, а есть. Старик не звал к себе, не ласкал Гани, не толковал с ней долгими часами. Целыми днями они теперь не говорили друг другу ни слова. Ганя несколько похудела, побледнела, улыбка исчезла у нее с лица. Она все о чем-то задумывалась, и печаль легла у нее складками на лбу. Куликов бывал у них часто, но не оставался обедать и с Ганей почти не виделся. Можно было подумать, что любовь и привязанность старика перешли с дочери на Куликова. С ним Петухов был безгранично ласков, любезен и выражал даже радость, когда он приходил. Они толковали о делах, и Петухов почти ничего не предпринимал теперь без совета Куликова.
– Иван Степанович, а я думаю уволить Гесенера.
– Это ваш младший мастер, который недавно поступил?
– Да, он служил раньше у Брускина.
– Ненадежный малый, да и дело плохо знает. Не бережет хозяйского добра! Это уж не слуга.
– Намедни испортил мне три шкуры, а вчера совсем на работу не вышел; жена у него, видите ли, именинница.
– У него жена именинница, а вы машины остановите по этому случаю! Вот они как к хозяйскому интересу относятся! Нет уж, таких работников гнать следует! Они разорить завод могут.
– Я думаю совсем сократить эту должность. Надо уменьшать производство. Теперь кожевенный товар подешевел. Чуть что не в убыток работать приходится.
– А разве за границу не идут ваши выделки?
– Куда там. Мы у себя-то, дома, с заграничными кожами не можем конкурировать, а где тут думать о заграницах!
– И совсем напрасно вы так думаете. У нас из Орла огромные партии разных товаров шли за границу и очень выгодно сбывались! Все дело в предприимчивости. Наши купцы не хотят шевелиться, сидят дома и довольствуются тем, что есть.
– Да, – протянул Петухов, – если бы все купцы были так образованы, ловки и энергичны, как вы, Иван Степанович.
– Я имел дело с Гамбургом. Из Орла поставлял им лесные изделия, а из Петербурга-то рукой подать. Вы подумайте, право, Тимофей Тимофеевич, насчет этого. Вам легко открыть себе сбыт. Я готов помочь, если хотите.
– Потолкуем, потолкуем, Иван Степанович. Теперь надо не сокращать, а развивать производство, потому что капитал все меньше и меньше приносит. Вон новая, говорят, «куверция» будет. Мы считаем, что почитай в убыток работаем, когда четыре-пять процентов не наживем… Хорошее дело легко и без риска дает двенадцать, а понатужишься, рискнешь, мозгами пошевелишь, так и двадцать схватишь… А с капиталом далеко не ускачешь!..
– Совершенно верно. Давно пора нашему купечеству сознать это!
– Сознаем! Вы думаете, не сознаем! Обстоятельства принуждают! Вот, к примеру, мое дело… Сам стар, сына нет, близкого человека тоже… Одна дочка… что ж дочь может? Ее дело женское… Вот зятя бы хорошего Бог послал, да нет… дочь и слышать не хочет.