– Рабочий? А, наконец-то!
Куликов поспешно спустился в контору больницы, где увидел своего шпиона-сообщника.
– Отчего ты до сих пор не был?!
– Помилуйте, Иван Степанович, каждый день прихожу, но меня не допускают к вам.
– Доложить велел бы!
– Говорил, не слушают! Каждый день приходил, извольте сторожей хоть спросить.
– Ладно, пойдем.
Они наняли карету и поехали.
– Рассказывай скорее, что там делается! Знают ли они о моей болезни? Почему ни тесть, ни жена не навестили меня в больнице?
– Они про вас слышать не хотят! Совсем думают разойтись с вами!
– Как разойтись?
– Степанов теперь целые дни с ними просиживает и все настраивает против вас.
– Степанов?! Он с моей женой все вместе?!
– Вместе гуляли вчера почитай всю ночь по заводу!
Куликов стиснул кулаки и заскрежетал зубами.
– Я так и знал! Ну, погодите! А тесть, – спросил он.
– Тимофей Тимофеевич ничего. Тоже против вас. Сказал, что видеть вас не хочет!
– Ну, это-то мы еще посмотрим! Я муж его дочери, и так легко от меня не отделаешься! Однако медлить больше нельзя. Послушай. Мы проедем сейчас ко мне, и я тебе передам бутылку клюквенного квасу, про которую я тебе говорил. Помнишь? С красной ниткой на горлышке!
– Помню, как не помнить, Иван Степанович.
– Постарайся сегодня же к обеду ее подать. Слышишь?
– Слышу, Иван Степанович, с полным удовольствием. Я теперь на погреб сам хожу с кухни. Мне это ничего не стоит.
– И отлично. Я буду обедать у тестя и, если увижу свою бутылку, вечером ты получишь условленное. Понял?
– Понял.
– Старик здоров?
– Здоров.
– А что на заводе про меня говорят?
– Не любят вас, Иван Степанович.
– Дураки!
– Точно дураки. При вас нам всем куда лучше жилось. Своего добра люди не понимают!
Они доехали до домика Куликова. Парадные двери оказались запертыми.
– Где ключ?
– А когда вас увезли без памяти, двери полиция заперла и ключ передала Тимофею Тимофеевичу.
– Беги скорей, принеси. Или нет, постой, я сам схожу.
– Ключ на кухне, Иван Степанович, я принесу, никто и видеть не будет.
– Ну, неси скорее, только тихонько.
Через пять минут они вошли в дом. Все было в том же виде, как в момент визита Коркина. Даже веревка с петлей, бывшая на его шее, тут же валяется. Куликов успокоился.
– Значит, ни обыска, ни осмотра не происходило. Ни тесть, ни жена не посетили квартиры. Тем лучше. Скоро, скоро я со всеми разделаюсь. Надо будет бросить заставу и Петербург. Схороню сначала тестя, а потом жену. Подвалы засыплю и квартиру передам. Надоело. Поеду на Волгу или на Кавказ.
Он в изнеможении опустился в кресло и, закрыв глаза, отдыхал. Дорога, волнения и следы болезни утомили его. Он просидел больше часа и вдруг, очнувшись, закричал:
– Ты здесь?
– Здесь, здесь, Иван Степанович, не извольте беспокоиться, – ответил рабочий.
– Сейчас я передам тебе.
Иван Степанович ушел в кабинет и заперся. Через полчаса он вынес бутылку.
– Вот получи. Так смотри же, постарайся сегодня к обеду. А если не успеешь – завтра. Слышишь?!
– Будьте покойны. Устроим.
Оставшись один, Куликов опять погрузился в забытье. Он был слаб, и это беспокоило его больше всего.
Теперь, когда нужно действовать и действовать быстро, энергично, слабость совсем не уместна. Больше всего его беспокоило водворение Степанова. И раньше он питал к нему какое-то инстинктивное чувство не то страха, не то ненависти, а теперь присоединилось чувство ревности. Он не любил жены и даже не видел в Гане женщины, которая нравилась бы ему, но когда ему показалось, что его место занял другой, он пришел в бешенство от ревности.
– Ганя моя, – говорил он, – моя шкура, собака, вещь, все что я хочу, и никто другой не смеет интересоваться ею! Никому нет до нее дела! Бью ли я ее, ласкаю ли плетью, дело мое! Разве только отцу ее можно позволить вмешиваться, да и то до поры до времени! А какое право имеет Степанов? Что ему Ганя? Смеет ли он гулять с моей женой?! Негодяй этакий! Пожалуй, Ганя разоткровенничалась с ним, а он передал все старику! Иначе нельзя объяснить их теперешнего поведения. Я умираю в больнице, а они даже визита не сделали. Чужие люди ходят, справляются, жалеют, а своим горя нет! Трех дней свободы было довольно, чтобы возобновить старую дружбу. Жена Куликова сделалась любовницей рабочего Степанова! Каков позор, срам!!. Что скажут теперь все мои друзья, знакомые, товарищи, приятели?! О! Презренные!! Скоро наступит час мщения, и я вашей кровью залью свои неприятности, свой конфуз!
Он встал и, собираясь с силами, начал ходить по комнатам, обдумывая план дальнейших действий.