Выбрать главу

– Макарка, Макарка, – застонал умирающий, – Ганя Ганя, пойди ко мне!

– Довольно этих нежностей, я терпеть не могу таких сцен, – произнес повелительно Куликов.

Петухов зажал в объятиях дочь.

– Слышите? Довольно! Жена, пошла вон!

Ганя не слышала этого приказания. Дрожащая, она впилась глазами в потухающий взор отца и замерла на его груди.

Куликов прошелся по комнате большими шагами, что выражало нетерпение. Сцена родственных излияний отца с дочерью бесила его, но он не хотел прибегать к силе. Вот-вот старик должен протянуть ноги, пусть уж потешится! А Петухов все еще крепился и, удивительнее всего, что не терял сознания.

– Макарка, – повторял он, – Макарка… Отравил… И тебя убьет, Ганя, Ганя кричи, кричи, авось нас услышат! Спасите! – Последнее слово старик произнес громко.

– Довольно, наконец, – закричал Куликов и, подойдя к постели, остановился. Посиневший старик корчился и вел сам с собой сверхъестественную борьбу. Лицо его в эти несколько минут осунулось и вытянулось, как у мертвеца. Ни он, ни Ганя не отрывали друг от друга глаз.

Куликов топнул ногой, взял Ганю за волосы и с силой рванул. Обессиленная женщина грохнулась на пол. Злодей ногою выпихнул бесчувственное тело за дверь и, захлопнув ее, обернулся на кровать. Старик приподнялся с подушек, поднял вверх руки и простонал:

– Ганя!!

Но силы исчезли, и он вытянулся на кровати…

27

Нашли

Дмитрий Ильич Павлов с нетерпением ждал возвращения бродяжек, взявшихся доставить Макарку-Куликова. Из беседы с хозяином постоялого двора он узнал, что Куликов начал хворать и недавно чуть Богу душу не отдал.

– Только бы мне его благополучно в Петербург доставить, – думал Павлов, – а там пусть помирает, развяжет руки жене – несчастная женщина хоть право на помощь получит и от ребят избавится…

Прошло более трех часов. Павлов начинал уже тревожиться, как вдруг хозяин прибежал к его столу.

– Ведут, ведут, еле живого ведут под руки. Вот оттого и долго так…

Добрых пять минут еще прошло, пока компания из трех ободранных бродяжек подошла к постоялому двору. Павлов встретил их как дорогих гостей и, увидев Куликова, не узнал его – так он исхудал и переменился.

– Спасибо, братцы, вот вам за труды, – произнес Павлов, давая бродяжкам деньги и усаживая расслабленного Куликова.

– Вы меня не узнаете? – обратился к нему Дмитрий Ильич.

– Виноват, не могу признать.

– А помните с чиновником мещанской управы мы были у вас и спрашивали насчет паспорта, который вы продали в этапе.

– Помню, помню. Разве это дело не началось еще?

– Нет еще, и знаете, что вам придется ехать с нами в Петербург?

– О! Я не в состоянии теперь доехать!

– Живого или мертвого мы должны доставить вас в Петербург! В Орле нас ждет чиновник сыскной полиции… У меня извозчик ожидает, едемте сейчас!

– Не могу, не могу! Пожалуйста, спрашивайте что хотите, только оставьте меня здесь, я даже до Орла не в состоянии дотащиться!

«Новое несчастье, – мелькнуло в голове Павлова, – он действительно очень плох и не доедет до Петербурга!»

– Умоляю вас, дайте мне, пожалуйста выпить водки, – попросил Куликов, – горит в горле, жжется внутри!

– Голубчик, тебе водка яд, постарайся удержаться; нам ведь необходимо тебя везти в Петербург во что бы то ни стало!

– Слушайте, добрый господин! Поверьте мне, дураку! Я пью тридцать три года и знаю хорошо свою натуру! Если вы не станете давать мне водки, я слягу и скоро помру, а если вы будете держать меня постоянно во хмелю, я доеду, пожалуй, и до Парижа! Только не давайте мне опохмелиться совсем! Вот я вторую неделю не пью, целовальник не отпущает больше в кредит, и я болен, умираю. С каждым днем все хуже и хуже! Верьте, господин, что я только и живу, покуда пьян! Сам знаю, что непутевый я человек, злодей семьи своей, но что же могу сделать?! Ну, смотрите вот, какой я работник сейчас! А напьюсь и оживу!

– Напьешься и совсем сляжешь! Доктора…

– Не говорите про докторов! Ничего они в нашей натуре не понимают, потому что они немцы и немецкую науку превзошли! А что русскому здорово, то немцу смерть! Давайте любого доктора, пусть выпьет залпом косушку сивухи в кабаке. Он тут и готов будет, а для меня две косушки порция! Выпил две косушки – и я молодцом! Я не зря вам сказываю! Тридцать лет пробую на себе. Только вот одно горе: что дальше, то больше водки нужно, а она дорога, проклятая! Прежде довольно бывало две-три косушки в день, а теперь пять-шесть выпиваю – и то не пьян! Вы думаете, я не работаю или ворую деньги на пьянство? Ни-ни! Во как работаю! По двое суток иногда кругом работаю, хорошие деньги зашибаю, а семье помогать не в состоянии: дорога водка! Мало выпью – работать не могу; много выпью – все деньги пропиваю! Вот жисть наша постылая! – Куликов говорил это с увлечением и с таким убеждением, что колебавшийся Павлов приказал наконец подать полуштоф.