– Видите! Значит, выход должен быть в поле! Теперь достаньте лестницу, и надо спуститься. Кто спустится первый?
Все переглянулись и попятились.
– Возможно, что злодей притаился в глубине и ждет с кинжалом в руке! – произнес следователь.
– Я иду первый, – твердо сказал Густерин. – Давайте лестницу и фонарь.
– Позвольте мне, ваше превосходительство, – предложил Ягодкин.
– Вы можете идти за мной, если хотите.
– Я пойду с двумя агентами. Вам не следует рисковать.
– Не думаете ли вы, что я боюсь Макарки?! Я застрелю его раньше, чем он двинется с места, но если бы мне и суждено было погибнуть от его руки – пусть! Опасность никогда меня не останавливала.
Лестницу опустили. Густерин взял в руки фонарь и стал спускаться.
32
В больнице
Положение старика Петухова, отравленного раствором сулемы, было признано врачами почти безнадежным. Целые сутки, несмотря на все принятые меры, он не приходил в сознание, и были моменты, когда его считали уже мертвым. Но на вторые сутки старик стал приходить в сознание. Железное здоровье и необыкновенно крепкий организм выдержали жестокую борьбу с отравой, чему немало способствовали промывание желудка и сильные дозы противоядия. Тимофей Тимофеевич осунулся, похудел, щеки ввалились, глаза потухли, и слабость была так велика, что он не мог ни шевелиться, ни говорить. Безысходная грусть лежала на добром, выразительном лице старика. Вместе с бодростью, силами, здоровьем исчезли присутствие духа, самоуверенность, надежда на будущее. Он считал все потерянным, и первые минуты сознания казались ему новым тяжким наказанием Провидения.
Смутно припомнил он суровую исповедь своего зятя, оказавшегося Макаркою-душегубом, падение избитой, бесчувственной дочери, разорение завода, торжество злодея, давшего ему отраву. После этого все было кончено – он перешел в иной мир, и вдруг… возвращение… Да, несомненно, он вернулся к этой, земной жизни, где у него все, все потеряно и где ничто не ждет его, кроме новых страданий, мучений. Не без ужаса смотрел он на дверь, ожидая появления грозного зятя с его страшными глазами, кулачищами. О, если бы он прикончил его, разбил голову обухом. Неужели долго еще так мучиться?! Нет больше сил, нет и смысла, цели жить!
«Но где я? – думал Тимофей Тимофеевич, оглядывая просторную, чистую, светлую комнату, столик с лекарствами, высокий лепной потолок. – Это не мой кабинет. Неужели я в квартире зятя?»
И он поспешил закрыть глаза. Дверь приоткрылась, сестра милосердия заглянула на кровать и, увидев, что больной спит, опять закрыла дверь. Но старик не мог заснуть. Тяжелые мучительные думы щемили его душу, лежали камнем на сердце. Мысль о погибшей дочери и душегубе-зяте ни на мгновение не покидала его ослабевший мозг. Он сделал отчаянное усилие приподняться, пошевелиться и не смог. Какой-то паралич омертвил все его члены. Ему хотелось кричать, позвать людей, выяснить свое положение, узнать о дочери, но язык точно прилип к гортани. Ни единого звука.
– О, боже! Неужели я так буду жить!!
Сердце щемило такой болью, в сравнении с которой физическая боль казалась шуткой. Единственное движение, доступное ему, было открывать и закрывать глаза. Но открывать он боялся, ожидая снова увидеть у кровати разбойничью фигуру зятя. Шли томительные часы. Вот кто-то вошел. Тимофей Тимофеевич слышит голоса, чувствует прикосновение чьих-то рук. Слава богу! Значит, слух и чувствительность не покинули его, так же как и зрение! Значит, он не совсем еще труп! Что это?! Знакомый голос шепчет:
– Доктор, ради бога, скажите, спасен ли он?
– Еще ничего нельзя сказать. Кризис миновал, но может повториться! Больному нужен полный покой, – отвечал другой голос, незнакомый.
Чья-то рука стала измерять его пульс. Тимофей Тимофеевич открыл глаза. У кровати стоял Павлов. Глаза старика засветились радостным огнем, слабое сердце учащенно забилось, но язык по-прежнему не повиновался. Он хотел бы закричать от радости, рассказать все другу, спросить у него про Ганю и не мог, не мог даже жестами объясниться! А Павлов схватил его руку и стал покрывать ее поцелуями.
– Дорогой Тимофей Тимофеевич, вы спасены, Ганя тоже, злодей пойман, закован в цепи.
Глаза старика загорелись.
– Не волнуйте больного, не говорите, – остановил доктор, – вы можете убить его.
И обращаясь к больному, доктор прибавил:
– Старайтесь не думать ни о чем и засните: вам нужно укрепить силы, иначе болезнь затянется. Я обещаю вам через неделю полное выздоровление, если вы будете меня слушаться.