Чудная майская белая ночь, когда и без солнца около 20 градусов, привлекла особенно много дачников на Вольную поляну, составляющую входные ворота Горячего поля. Бедные дачники и не подозревали, что в эту ночь предстоит генеральный обход Горячего поля, под главенством самого Густерина, так что всем придется познакомиться с казематами Нарвской, Коломенской и Казанской частей, а большинству прогуляться в Дерябинские казармы, где для забираемых при обходах летом приготовлен сарай на полторы тысячи человек. При заурядных обходах, когда попадаются принадлежащие, очевидно, к рабочему классу (грязный передник, мозолистые черные руки, инструменты и т. п.), то их тут же освобождают, но сегодня заниматься «сортировкой» некогда и все, попавшиеся в руки полицейских, немедленно отправляются с конвоем под арест.
К часу ночи большие залы лаборатории скотобойни были переполнены полицейскими. Нижние чины, то есть солдатики, городовые, сторожа были уже на местах, образовав цепи, за пределы коих они впускали кого угодно, но не выпускали ни под какими предлогами, даже отца родного! Таков строжайший приказ высшего начальства!
В залах шел оживленный говор. Ждали Густерина. Следователь, для которого этот обход представлял много новых и любопытных впечатлений, приехал в числе первых и подробно знакомился с планом Ягодкина.
– Замечательно удачный план! Если он удастся, то Горячее поле будет совершенно очищено.
Ягодкин усмехнулся.
– Надолго ли мы его очистим? Не хотите ли постоять часа три-четыре около Средней Рогатки и полюбоваться, как по Московскому тракту двигаются к Петербургу толпы оборванных, отощавших, полубольных людей. Это все административно-ссыльные, самовольно возвращающиеся в столицу и прямо направляющиеся на Горячее поле! Брать, хватать их? Но тогда они пойдут не по шоссе, а стороной, на Лиговку и все-таки будут на Горячем поле! Ничего нельзя поделать! Вот сегодня мы, вероятно, возьмем тысячи две бродяг и возьмем несколько важных преступников, потому что пойдем в глубину поля, за кладбище, к Рогатке и Лиговке. А то обыкновенно из десяти забранных девять приходится выпускать! Что с ними делать? Рабочие, безместные, голяки, бесприютные, бесписьменные, потому что паспорт денег стоит, а у них больше пятака в кармане не бывает. Ну, берите их, кормите, поите, давайте паспорт; они не преступники, карать их не за что!
– Это первый такой большой обход?
– Первый. Неизвестно еще, как удастся! Может быть, завязнем только в болотах и больше ничего!
Приехал Густерин. На нем был костюм как у спортсмена: высокие сапоги, короткое пальто, шапочка и хлыст в руке. Красивое, умное лицо, с седыми баками и стройная фигура в этом наряде напоминали англичанина-эксцентрика. Он был в прекрасном расположении духа…
– Все готово, все в сборе? – спросил он Ягодкина.
– Все, ваше превосходительство.
– Так двинемся в путь?
– Мы ждем ваших приказаний.
– Ставьте всех на места.
Гурьба вышла из зала во двор. Пройдя несколько загонов и проходов для скота, они дошли до высоких задних ворот и, распахнув их, очутились на поле. Пахнуло утренней прохладой оживившейся природы. Слева, позади монастырской ограды, чуть брезжил луч готового взойти солнышка.
Густерин со следователем и Ягодкиным с минуту стояли молча перед расстилавшейся перед ними картиной. Им точно неловко показалось нарушать тишину этого величественного, еще не пробудившегося утра. Петербуржцы, годами не видящие настоящей деревенской природы, поражаются каждым обширным зеленым ковром, расстилающимся перед их глазами, без всякого участия увеселительных антрепренеров. Дикая, но обильная зелень Вольной поляны произвела на Густерина впечатление именно своей неожиданностью. Вглядываясь пристальнее в открывшуюся картину поляны, без труда можно было разглядеть фигуры ночлежников-дачников.