Между тем бродяжки привычно и ловко подвигались к опушке противоположного леска. Протасов выстрелил вдогонку. Бродяжки еще ускорили прыжки. Опять выстрел. Один из них ранен. Товарищи поволокли его и исчезли в лесу.
– Вот положение, – произнес Протасов, – неужели и нам ползти?
– Невозможно. Увязнем.
Они стали давать свистки. Неподалеку послышались ответные сигналы. Протасов решил идти на эти сигналы, и действительно, через четверть часа они увидели другую группу, стоявшую у того же самого болота. Протасов рассказал свое приключение.
– А мы никого не встретили и не знаем, что делать, – ответили те.
– Надо идти обратно.
– Попробуем дать сигналы.
– Не стоит, еще помешаем только другим!
Между тем Ягодкин со своей группой все шел вперед. Вскоре после свистков Протасова он услышал свистки с противоположной стороны. Свистки раздались почти рядом. Ягодкин свернул направо и через несколько минут очутился около группы, подававшей сигналы.
– Машка-певунья! – произнес Ягодкин, увидев стоявшую перед сыщиками женщину.
– Я…
– Ну, убили бобра, – улыбнулся Ягодкин, укоризненно посмотрев на сыщиков, – стоило сигналы давать!
– Господин Ягодкин, – обратилась к нему Машка, знавшая фамилии всех чинов сыскной полиции, – прикажите им меня отпустить! Я ищу Макарку, все наши ищут.
– А ты не хочешь с нами вместе искать?
– Нет, вы ничего не найдете!
– Почему? Тебя нашли ведь?
– Я не пряталась, а если бы пряталась, то никогда не нашли бы!
– Так ты помоги нам искать.
– Не могу! Вы только мешаете нам!
– А ты разве найдешь?
– Не я, а все мы найдем непременно.
– Ой ли?!
– Найдем, ему некуда укрыться от нас! А вы мешаете! Вы и ходите не там, где следует!
– Пустое ты все болтаешь.
– Дело ваше, пустите только меня.
– Куда эта дорога идет?
– К болоту.
– Врешь.
– Соврите вы лучше!
– А ты куда пойдешь!
– Не скажу.
– А я не пущу тебя!
– Вы не смеете меня не пустить, я не преступница, я свободная, у меня паспорт есть.
– И все-таки не пущу!
– Вы насилье тогда сделаете? Да и зачем вам меня держать? Что вы со мной сделаете?
– Ты скажи, где вы ищете, куда пойдешь?
– Сказала не скажу! Пустите – я вам завтра приведу Макарку.
– Ах ты балалайка! Ну, пустите ее.
Машка, как серна, прыгнула в кусты и исчезла. Ягодкин пошел вместе со второй группой, потому что путь их обоих лежал параллельно. Машка сказала правду. Они не прошли и версты, как уперлись в болото и не без удивления увидели наискось от себя в ста саженях Протасова с другой группой. Ягодкину стало неловко. Пришлось сознаться, что все четыре группы гуляли напрасно. Он не знал еще, что две остальные группы давно уже вернулись на Вольную поляну.
Восемь часов поисков не привели ни к чему и не открыли ни одной сквозной тропинки, ни одного выхода!
К 12 часам дня все опять собрались в залах скотобоен.
– Итак, только напрасно потревожили мирных рабочих?
– Увы, вся надежда остается на Машку-певунью.
41
Виновна ли?
Наступил день суда. Елена Никитишна провела уже несколько дней без сна и металась в своей каморке старой губернской тюрьмы. Прокурорский надзор еще раз запросил петербургскую сыскную полицию относительно Макарки-душегуба и получил ответ, что, за всеми принятыми мерами, до сих пор злодея поймать не удалось и даже генеральная облава на Горячем поле не принесла никаких результатов. Тогда дело о Коркиной было выделено и назначено к слушанию отдельно. Впуск в зал пришлось сделать по билетам, которые нарасхват были разобраны. Большинство саратовцев лишены были возможности присутствовать на сенсационном процессе, потому что зал вмещал не более 100–150 человек. В городе только и разговора было, что о Коркиной. В день суда, когда преступницу должны были вести из тюрьмы в зал заседания почти через весь город, на всех углах и площадях толпился народ. У ворот тюрьмы собралось свыше 300–400 человек. Одни интересовались взглянуть на вдову Смулеву, другие хотели выразить ей заверение, что не считают ее убийцей. Елена Никитишна вообще произвела на саратовцев самое благоприятное впечатление, и рассказы об ее «странном» поведении складывались в целые легенды.
На самом деле Коркина страдала и мучилась эти дни больше, чем когда-нибудь! Она видела, что очутилась в безвыходном положении: если защищаться против ложных обвинений, могут оправдать; признать же себя участницей и сообщницей Макарки-душегуба, сознаться в корыстном убийстве своего мужа она никак не могла решиться! Слишком это позорно и унизительно даже в собственных своих глазах, не говоря уже про мнение близких ей саратовцев, встретивших ее с таким сочувствием. Она покроет позором не только свою голову, но и память ее почтенных родителей, дедов, которые свыше десяти поколений известны были в Саратове за людей высокой честности, порядочности.