– Крики слышались, собственно, не из подвалов, а под землею, рядом с буфетом, Нет ли у вас там какого подземного хода или коридора?
– Это вы, батенька, у архитектора, строившего дом, узнайте или еще лучше разнесите дом по щепочкам и увидите! Ах, я вам и сесть пригласить забыл, так вы меня чертями напугали. Ну, садитесь. Митрич, принеси нам красненького старого бутылочку; мы выпьем да и пойдем с вами, посмотрим.
– Нет, благодарю вас, мне некогда. Если позволите…
– Как хотите! Что же вам позволить?
– Удостовериться. Посетители ваши говорят, что они и сегодня утром слышали стоны.
– Удостоверяйтесь, пожалуйста. Митрич! Веди господина околоточного куда ему угодно. Хотите, и я с вами пойду.
– Если это не затруднит вас. У нас и понятые с собой; спокойнее, знаете ли. Вы давно изволите жить в этом доме?
– Очень недавно. Всего несколько месяцев. Признаться, я и сам хорошенько дома не знаю.
– Вот то-то и оно. Здесь, рассказывают, когда-то завод был старинный, с подземными ходами и галереями.
– Это любопытно. Пойдемте, пойдемте.
На дворе начинало смеркаться. Шел мокрый, осенний дождь. Завывал ветер.
– Не взять ли фонарей нам? Так ведь ничего не увидим.
– Разумеется. Пусть они нам и освещают.
Процессия тронулась.
– Где же вход? Откуда попасть?
– Пойдемте в первый погреб.
Буфетчик открыл тяжелый висячий замок и распахнул двери. Пахнуло затхлой сыростью. Несколько ступенек вниз… Все спустились в такую духоту, что невозможно было дышать. Куликов первый выскочил назад. Наваленные груды хлама на деревянном помосте мешали сделать тщательный осмотр, да к тому же оставаться в этой атмосфере становилось нестерпимым.
Они хотели уже выходить, как вдруг полицейский вскрикнул:
– Слышите?
Все напрягли слух, и действительно, где-то в отдалении послышался слабый стон, перемешивающийся со стуком. Точно кто-то хотел выйти и не мог.
– Господин Куликов, пожалуйте сюда.
Куликов спустился, стал слушать.
– Да поверьте, это у меня на кухне повар котлеты рубит, а вам в духоте кажутся стоны. Вы побудьте здесь еще, так совсем в обморок упадете.
– Воля ваша – отчетливые стоны!
– Пойдемте в другие погреба. Может быть, найдем.
– Положительно человеческие стоны и стук…
– Не смею с вами спорить… Ищите…
– Мудрено найти! Если бы мы знали все ходы и выходы, можно было бы осмотреть, а тут не найдешь ничего.
– Стоны в той стороне, около нашей кухни; посмотрите в леднике налево.
– Пойдемте.
Они спустились в ледник, набитый до крыши снегом.
– Ничего… Да здесь и не может быть слышно…
– Не хотите ли кухню осмотреть? Спросите повара, что он сейчас делал?
Когда они подходили к дверям кухни, то отчетливо услышали барабанный стук повара, готовившего битки и мурлыкавшего «Во поле береза стояла…».
– Ну, что я вам говорил! – рассмеялся Иван Степанович. – Послушай, любезный, – обратился Куликов к повару, – скажи нам по совести: у тебя эти дни не было земляка или землячки?
Повар замялся и запустил руки под фартук.
– Говори правду, я тебе ничего не сделаю, – настаивал Куликов.
– Была-с…
– Ночевала?
– Ночевала-с…
– А ты с ней не дрался?!
– Что вы, что вы, хозяин…
– Правду говори!
– Поучил малость, только она меня ни… ни…
– А она кричала?
– Раза два крикнула, подлая…
Торжествующий Куликов рассмеялся.
– Довольны вы, господин полицейский?
Тот молчал.
– Удовлетворились вы? Или желаете продолжать обыск?
– Помилуйте! Извините, что я вас побеспокоил!
– Вперед с подземными духами не воюйте, а то себе лишь хлопоты причиняете и людей беспокоите напрасно.
– Извините, пожалуйста!.. Наша обязанность…
8
Елена Коркина
Елена Никитишна не спала всю ночь после загадочного разговора с Куликовым и вообще чувствовала себя нездоровой. На вопрос мужа, что с ней приключилось, она отвечала уклончиво и ушла к себе в спальню. Здесь она дала волю своим чувствам и нервно бегала по комнате из угла в угол. Уже начинало светать, а она все не могла прийти в себя. Картины одна мрачней другой рисовались ее воспаленному воображению, и все прошлое воскресало в памяти.
Вспоминалось ей, как еще ребенком она жила в доме родителей. Отец имел торговлю в Саратове, и они жили в собственном доме. Мать баловала ее, любила, но отец имел крутой характер и часто бил их с матерью. Жизнь их текла однообразно, уединенно. Ее посылали в школу, но успехов она не показала и с трудом выучилась читать и писать. Когда ей минуло 16 лет, она была совсем развитой, полной и красивой девушкой. Отец сосватал ее за своего приятеля, пожилого человека, имевшего торговлю с Америкой. Она совсем еще не понимала жизни и не только не любила будущего мужа, но даже пугалась его. Никто не спрашивал ни ее согласия, ни желания, и через месяц сыграли свадьбу. Старый муж был противен ей, и жизнь с ним сделалась для нее невыносимой. Тянулись тяжелые дни, месяцы, годы. Она чувствовала облегчение только когда муж уезжал в Америку, но случалось это в год раз.