– Успокойтесь, Тимофей Тимофеевич, забудьте о Макарке. Радуйтесь вашему счастью! Вы теперь совсем здоровы.
– Благодарение Богу, дети мои, я вынес за эти дни столько горя, сколько не принял за всю свою жизнь. Скажите же мне всю правду, чего мы должны ожидать?
– Мы ничего не скрываем от вас, Тимофей Тимофеевич, но теперь вы скажите, благословляете ли вы любовь нашу? Ганя запрещала мне даже заикаться о нашем счастье, пока вы не поправитесь.
– О каком счастье вы говорите, дети мои, когда до этого счастья еще очень далеко. Муж дочери еще не потерял своих прав на нее, а вы, Павлов, не приняли ведь еще единоверие. Еще Макарка жив, мы все еще не оправились, а вы загадываете уже будущее счастье! Смотрите, не гневите Бога! Далеко еще нам до полного избавления от нашествия врага.
Старик, страшно исхудавший, обессиленный, опустился на подушки, не выпуская из рук шеи дочери.
– Ганя, Ганя, моя дочь несчастная, неужели опять этот злодей вырвет тебя от меня?!
– О каком злодее вы говорите? Ганя – моя невеста, и я до последней капли крови буду защищать теперь ее.
– Дорогой мой! Ганя принадлежит теперь вам больше, чем мне! Я погубил ее, а вы спасли от гибели! Нет здесь Степанова, мне хотелось бы прежде всего, как я начал говорить, сказать ему спасибо. Да, Степанов доказал свое великодушие и преданность нам! Я виноват перед ним не меньше, чем перед дочерью.
– Ну, теперь, – произнес врач, – мне остается только поздравить вас всех, господа, с выздоровлением! Завтра вы можете выписаться из больницы. Помните только, что обоим больным нужно первое время соблюдать осторожность, беречь себя и пуще всего не волноваться. Я советовал бы вам уехать из Петербурга хоть на месяц.
– Это самое лучшее, – радостно подхватил Павлов. – Поедемте втроем в Москву, я устрою там свой переход в единоверие, и, быть может, мы сыграем свадьбу!
– Ну, пожалуйста, не говорите вы ничего о свадьбе! Грешно и неприлично теперь думать об этом! Бедная Ганя еще не похожа сама на себя, я только что поднимаюсь со смертного одра, а вы толкуете о свадебном пире! Если Бог благословит, то это будет впереди! Нужно еще покончить с первым мужем! Макарка не оставит нас в покое! Ох, предчувствую я недоброе! Упаси Господи и помилуй!
Почти всю ночь они не спали. Только под утро старик уснул, а Ганя и Павлов задремали сидя.
Чуть рассвело, Павлов послал сторожа за заставу привести с завода Степанова. Ганя на цыпочках вышла за Павловым в коридор и остановила его.
– Дорогой мой, скажите правду, неужели предчувствие это верно?! Вы обманываете меня? Макарка убежал?
– Мужайтесь, Ганя! Да, действительно ваш душегуб скрылся, но только его ловят и наверняка поймают.
Ганя зашаталась.
– Увы! Я предчувствовала! Почему вы не говорили мне раньше? Нет, не поймают его, когда из рук упустили! Не таковский он, чтобы опять в руки даться.
– Он ушел на Горячее поле, которое все оцеплено и охраняется.
– Легче оцепить и охранять город Петербург, чем Горячее поле! Зачем обманывать себя? О, боже, боже! Значит, испытания наши еще не кончены! Отец прав! Рано мечтать нам о будущем! Счастье не для нас!
– Полноте, Ганя! Во всяком случае вы со мной и бояться вам нечего!
– Это убьет опять отца. От него не скрыть этой ужасной истины!
– Необходимо скрыть. Уедем же завтра в Москву.
– Я согласна не только в Москву, но на край света бежать!
Несколько минут спустя явился Степанов, испуганный, встревоженный.
– Что случилось?!
– Ах, это вы! Слава богу, – воскликнула Ганя, – идите, Николай Гаврилович, папенька поправился, говорит, хочет вас видеть; не знаете ли вы что-нибудь о муже? Поймали ли его?
– Разве вы знаете? Зачем Дмитрий Ильич сказал вам? Разумеется, его поймают, если уж не поймали. Вчера была облава всего Горячего поля, вся полиция на ногах! Никогда ему не скрыться!
– Добрый вы, Николай Гаврилович! Вы все видите в розовом свете! Помните, послали меня в церковь венчаться и то уверяли, что свадьба не состоится! У вас еще юношеская душа! Хороший вы человек!
Ганя говорила не то с легкой иронией, не то наставительно, тоном старшей, более опытной женщины. Истекший год действительно превратил ее в пожилую, опытную женщину.
– Где мои дети? – послышался из палаты голос старика Петухова.
– Пойдемте скорее, отец проснулся.
Они вошли. Увидев Степанова, Петухов протянул ему обе руки и воскликнул:
– Николай Гаврилович, дай обнять тебя и сказать тебе от глубины души спасибо за все! Приди на грудь мою!