Жена Галицкого подала завтрак, и Елена Никитишна охотно поела.
– У меня есть успокоительные капли, возьмите их в дорогу и принимайте при головных болях. Помните только одно: вы должны беречь силы, а не расстраивать их. Не забывайте, что на ваших руках больной муж!
– Ах, дорогой Алексей Григорьевич, если бы я была вольна в своих чувствах и поступках! Клянусь вам, я ничего не могла сделать! Я хорошо понимаю вас и немало выстрадала за бедного Илью… но холм с тремя березами задавил меня! Вы не можете понять этого состояния! Вы человек, у которого совесть свободна так же, как и рассудок, а у меня на совести страшное злодеяние! – Коркина зарыдала. Ей стало легче.
Галицкий смотрел на ее седую голову, на морщинистое лицо, по которому обильно текли слезы, и ему стало ее невыразимо жаль. У него самого выступили на глазах слезы.
– Еще не поздно, – вскочила Елена Никитишна, – я еду, еду скорее туда, к нему. Теперь я могу, я должна! Теперь холм не будет меня больше тревожить! За упокой его души молятся два монастыря и я буду молиться. Дорогой Алексей Григорьевич, не откажите, мне еще в одной просьбе! Помолитесь и вы за него! Ваша святая молитва будет услышана.
– Я поминаю всех в своих молитвах и вас, – тихо ответил Галицкий.
– Спасибо!
Коркина стиснула его руку и, прежде чем он опомнился, громко его поцеловала.
– Спасибо великое, а теперь я побегу.
– Я провожу вас… Возьмите белье на дорогу, провизию.
– Нет, нет, ничего не надо! Помните раба Божия Онуфрия, безвинно убиенного.
– А вы не забудьте раба Божия Илью, безвинно страдающего!
– О! Я не забуду его! Верьте! Теперь его очередь! Теперь я вся его! За Онуфрия я буду спокойна, если вы обещаетесь молиться!
– Обещаюсь, обещаюсь! Будьте спокойны.
Галицкий усадил Елену Никитишну в вагон.
– Не забудьте писать мне. Пишите чаще, как найдете время!
– Могу ли я забыть? Ведь кроме вас и его у меня теперь никого больше на земле нет.
Третий звонок. Поезд тронулся. Коркина высунулась из окна и кивала головой Галицкому, который стоял на дебаркадере, пока силуэт последнего вагона не скрылся с горизонта.
– Бедная!.. – прошептал он. – Что-то ждет ее в Петербурге?..
49
Смерть Коркина
Прямо с вокзала Елена Никитишна поехала в больницу. Ни багажа, ни вещей у нее не было. Останавливаться ей было нечего, хотя она могла поехать в свой дом за заставу и просить полицию о снятии печатей.
– Зачем, – подумала она, – что мне там делать? Разве я отойду от постели больного?!
Ехать ей пришлось через весь город. Коркина покинула Петербург около года тому назад, но он казался ей совсем неузнаваемым, точно она не была в нем лет двадцать. Наконец вот и больница. Сумрачный страж у ворот объявил:
– Еще рано. Прием с двенадцати.
– Мне нужно видеть директора.
– Дилехтура?.. Направо, второй подъезд.
Елена Никитишна со страхом и трепетом переступила порог приемной.
– А вдруг я приехала поздно? Может быть, его похоронили?!
Директор не выходил, и Елена Никитишна с каждой минутой волновалась все больше. Она готова уже была бежать в палату больного, прорваться через все преграды и узнать роковую истину. Дверь отворилась. Вошел молодой еще, маленький, черненький господин.
– Что вам угодно?
– Я Коркина… Скажите, ради бога, что мой муж? Могу ли я взять его к себе домой?
– Вы Коркина? Извините: я видел жену Коркина, и вы слишком смело позволяете себе самозванствовать!
– Что вы говорите? Могу вас уверить, что я Елена Коркина, жена больного Ильи Ильича.
– Простите, но вы, кажется, желаете меня дурачить? Повторяю – я видел в прошлом году Коркину; она молодая еще женщина, красивой внешности.
Елена Никитишна опустила руки и печально понурилась.
– Увы! Значит, я так сильно изменилась!
Она машинально повернулась к большому простеночному зеркалу и… в ужасе отскочила. Она увидела в зеркале отражение седой, морщинистой, сгорбленной старухи.
– Как?! Так это я?! Я…
Несколько минут она не могла прийти в себя. Ей не приходилось видеть себя в зеркале с самого того рокового вечера, когда она в первый раз увидела Макарку – Куликова. Раньше она любила рассматривать свою фигуру в зеркале, устраивала челку, подвивала на затылке кудри, вглядывалась в свои задумчивые глаза, заботливо рассматривала начинавшие складываться морщинки около глаз. Она отлично знала свои черты лица и каждое пятнышко, но в этот год забыла о существовании зеркал. И вдруг такая ужасная, невероятная, безвозвратная перемена! Такое превращение!
«Не одна ли это из наших больных?» – подумал директор и надавил пуговку электрического звонка.