А один из мертвецов тихо привстает. Невыносимая боль в пояснице, тяжелое дыхание, слабость во всем теле, свинцовая тяжесть в голова – все это преодолевает мощный организм и железная воля Макарки-душегуба! Злодей, тяжело, почти смертельно раненный, без особого труда прикинулся умершим. Он, и в самом деле, был почти мертв, но… в умирающем теле билось ясное и твердое сознание.
– Завтра утром меня отправят для анатомирования! Или я заживо буду изрезан, или перевезен в больницу дома предварительного заключения. В обоих случаях – гибель! Спасение есть только теперь! Теперь или никогда!.. Макарка, вспомни старину! Не первый раз ты умираешь и никак умереть не можешь.
И он привстал. Еще усилие и… и он, как пьяный, встал на ноги.
– Ничего… Стоять могу. Времени терять нельзя. Скоро светает. Утро должно меня встретить на Горячем поле! Искать меня больше не будут! Дорога к Москве скатертью! Эй, Макарка, не все еще погибло!
Он прошелся вокруг катафалка. Мирно почивают непробудным, вечным сном его 23 сотоварища! Почти все они голые, как и он сам! В таком костюме бежать невозможно. Макарка с трудом надел на себя лежавшее около спавшего читальщика его платье, сапоги и фуражку. За немногим теперь только остановка. Острая боль в спине не дает ступить, давит грудь, мешает дышать.
– О! Если бы не эта пуля, показал бы я вам, друзья, как мстит Макарка-душегуб!
Бледный, как саваны мертвецов, злодей постоял с полчаса, затем сделал над собою усилие, взобрался на подоконник, раскрыл окно и… В покойницкой опять все стало тихо, по-прежнему храпит читальщик и так же, как восковые, лежат мертвецы.
Наутро сторожа больницы растолкали читальщика.
– Пора!.. Вставай, – сейчас отправлять будем наших постояльцев, кого на Преображенское, кого в клинику, – произнес сторож Пахом.
– А сколько у нас всех? – спросил другой сторож, Прохор.
– Две дюжины ровно!
В это время к ним подошел пузатый, с рыжеватой бородой, мужичонка лет сорока пяти. Это был присяжный гробовщик больницы Федулекин, обязанный хоронить всех покойников.
– Здорово, ребятушки!.. Как нонеча улов?
– Две дюжины «товарцу» и ни единого, как есть, обстоятельного! Одна шантрапа!.. – развел руками Прохор.
– Неужели и сродственников никого?
– Ни-ни! Просто голь перекатная! Одно слово – с барок, да с Никольской площади!
– Вот оказия-то! Ну, выручайте, братцы, сплавляйте в клинику; по крайности савана не надоть и гроба!
– Всех нельзя!.. Половинку!..
– Подсыпьте хоть восемнадцать…
– Много будет!
– Не беда!
Во двор больницы въехал фургон в виде большого ящика на колесах, с выдвижной задней стенкой. На передке ящика сидел и правил лошадью молодой парень Степка.
– Есть? – закричал он издали еще.
– Есть, есть, въезжай! Чего другого, а этого товару никогда отказу нет!
– Пойдем нагружать, – обратился Пахом к Прохору.
– Пойдем.
– Пахом, – воскликнул товарищ, войдя в покойницкую, – мотри!
– Чего?
– Покойник ушел!
– Врешь!
– Чего врать-то! Мотри – пустое место!
– Переложили, верно.
– Считай!.. Двадцать три!..
– А сдадено нам двадцать четыре. Вот оказия-то! Грехи!..
– Слышишь, – никому не надо сказывать! Сейчас отправим семь, да с другим фургоном восемь, а скажем, что две поездки по восемь! Никто и не узнает!
– Знамо дело, а то отвечай тут после! И кто мог бы унести?
– Чудное дело! Ума не приложу!..
– Ошибка верно какая-нибудь?
– Непостижимо!..
– Так смотри, никому ни слова! Знать ничего не знаем и ведать не ведаем!.. Надо Степке стакана два поднести, а то не заметил бы.
– Поднесем!
Уехал второй фургон и за ним ломовик с нагруженными гробами для отправки на Преображенское кладбище. Покойницкая опустела, но вскоре в нее принесли следующие тела очередных покойников. Никто, кроме Прохора с Пахомом, не заметили одного исчезнувшего трупа. Одного!!
Стоит ли говорит об одном там, где их сотни и тысячи?! Да и какую же для кого-нибудь ценность представляет труп?!
– Пустое!.. – сказал Пахом.
– Знамо дело!.. – подтвердил Прохор.
Эпилог
В нескольких верстах от Новгорода находится один древний женский монастырь. Этот монастырь был сооружен в XIV веке, в самую светлую эпоху Великого Новгорода; но в 1570 году, несмотря на защиту архиепископа Пимена, он сделался жертвой разгрома Иоанна Грозного. Вышло повеление: игуменов и монахов, которых раньше поставили на правеж, бить палками до смерти, и трупы развозить по монастырям для погребения. Новгородцев жгли, пытали, привязывали к саням, волокли к мостам и оттуда брасали в реку; царские опричники разъезжали в лодках и кололи пиками тех, которые выплывали; монастыри и церкви грабили. Монастырь, совершенно опустошенный, сожгли. В конце XVI века монастырь был возобновлен.