При такой робкой покорности жены у Куликова не могло, казалось бы, встретиться ни малейшего повода к ссорам, а тем более избиениям жены. Ганя в одну неделю превратилась в его рабу, не смевшую без своего повелителя даже мыслить и говорить, а не только что-либо делать. Малейшее желание или требование мужа было для нее законом, священным долгом.
Она отрешилась решительно от всего своего и жила, дышала только для повелителя-мужа. О противлении или протесте, о жалобе отцу и речи не могло быть! Как верный сторожевой пес, она старалась угадывать вкусы и желания мужа.
Чего же, казалось бы, еще требовать от нее? Куликов и не требовал… Он был вполне доволен ее поведением и при всем желании не мог ни к чему придраться, но… но его душа жаждала видеть около себя чьи-нибудь страдания, наслаждаться чьими-нибудь мучениями. Он не мог без этого жить, как в старину римляне не могли жить без гладиаторских ристалищ, испанцы – без боя быков. Как Грозный наслаждался потоками крови, так ему для хорошего расположения духа нужны были истязания живого существа. Таким существом и сделалась для него Ганя. Это представлялось вдвойне для него выгодно и удобно. Во-первых, Ганя была совершенно им порабощена, а во-вторых, как жена, она лишена возможности жаловаться, протестовать.
Куликов очень скоро начал издеваться над молодой женой. Он придумал чудовищную форму разврата и сделал жену страдалицей. Но этого ему было мало. Он начинал ее бить и заставлял в это время смеяться. В кабинете у него висел толстый ременный кнут, и каждый раз, когда он приходил домой не в духе, он звал жену, приказывал ложиться и бил кнутом по обнаженному телу. Конвульсивные корчи мученицы и ее слабые стоны постепенно улучшали его расположение духа, и, насладившись, он вешал кнут на место. Когда обнаружилось, что Ганя собирается сделаться матерью, Куликов стал сдерживаться и относился к жене мягче, но это было недолго. Натура взяла свое.
Омерзительно описывать все пытки, которые придумывал для жены мучитель, но один вид Гани, после семимесячного супружества, красноречиво говорил, что она перенесла. И Куликов никого не стеснялся, даже не думал скрывать своего обращения с женой. Ему случалось бить Ганю об стену головой в присутствии многих гостей. Единственный человек, которого несколько побаивался Иван Степанович, был старик Петухов.
– Что это у нее за синяк под глазом? – спрашивал старик Куликова.
– Представьте: припадки какие-то делаются; вышла в кухню вчера и упала, да об угол плиты хватилась. Хорошо еще глаз цел остался. Правда, Ганя?
– Правда, папенька, правда.
2
Болезнь Петухова
Старик Петухов не знал и не подозревал даже об участи своей дочери, но сердцем угадывал, что с ней происходит что-то недоброе. Что такое – он не мог определить. Противен ли дочери муж, за которого она пошла почти против воли, или действительно беременность осложнилась какой-нибудь болезнью – Господь знает, но Ганя страдает, это он видел ясно, и это мучило его самого. Пробовал он уговаривать зятя переехать к нему в дом, но Куликов упорно отказывался и имел на это, помимо истязания жены, другие серьезные основания. Тимофей Тимофеевич вначале часто заходил к дочери и, заставая в слезах, нежно расспрашивал, но она отвечала всегда одно и то же.
– Так, папенька, сама не знаю.
Однажды, когда отец застал Ганю одну, в отсутствии мужа, у нее появилась мысль рассказать все отцу и умолять его взять ее от мучителя, но после долгого колебания она не решилась. А вдруг отец не поверит? Вдруг он расскажет все Куликову и ограничится одним внушением зятю?! Мороз пробегал по коже при одной мысли, как она осталась бы после этого наедине с мужем! Нет, нет, это невозможно! Иван Степанович и на отца производит то же магическое действие, как и на нее! И отец покорно исполняет волю зятя, как она! Разве он не сумел совершенно поссорить ее с отцом, еще не будучи даже женихом? А теперь разве отец не исполняет слепо все, что диктует ему Иван Степанович? Почтенного, уважаемого начетчика Павлова он не принимает из-за того, что Павлов не понравился Куликову. Своего старого, верного управляющего Степанова он уволил только потому, что этого хотел Куликов. Завод наполовину сократил свою деятельность по советам опять-таки Куликова, который всем служащим и рабочим сбавил жалованье, прибавил рабочие часы, установил разные штрафы, хотя у Петухова исстари никогда не было никаких штрафов. Даже сам старик Петухов, под влиянием Ивана Степановича, изменился во многом, начиная со взгляда на людей и кончая своими патриархальными привычками. А Петухову минуло 72 года, из коих 50 лет он жил самостоятельно, своим домом и своим умом. Даже такого одряхлевшего в седых традициях старообрядца Куликов сумел подчинить своей воле и влиянию. Можно ли после этого рисковать заговором против мужа, рисковать исповедаться отцу?