— Нам бы хотелось знать, что вы собираетесь предпринять,— сказал он. Холл говорил с подчеркнуто напускным безразличием — с такими интонациями обычно говорят те, кто по роду деятельности имеют дело с родственниками умерших. Бесстрастный тон звучит успокаивающе и позволяет обходиться без излишней назойливости и эмоций. Впрочем, Холлу можно было не беспокоиться.
Барбара Даггетт была деловой женщиной, поэтому отличалась исключительным самообладанием, что часто выбивает мужчин из седла, привыкших к мягкости и уступчивости. После минутной слабости она вновь надела маску холодной безучастности, обратившись к санитарам своим обычным равнодушным тоном:
— Я уже связалась с «Уинингстон-Блейк»,— сказала она, имея в виду одну из городских погребальных контор.— Позвоните туда, как только закончите вскрытие,— они возьмут на себя выполнение всех формальностей… Вы хотите чтобы я здесь расписалась?
Холл кивнул, дал ей папку:
— Здесь список его личных вещей.
Барбара размашисто расписалась, словно спортсменка, дающая автограф надоедливому поклоннику.
— Когда станут известны результаты вскрытия?
— Сегодня, часам к пяти-шести,— ответил Холл Инграхен, передавая ей конверт — вероятно, с личными вещами Даггетта.
— Кто устанавливает время?
— Доктор Йи. Он назначил вскрытие на 14.30.
Барбара Даггетт посмотрела на меня.
— Эта женщина — частный детектив,— сказала она.— Я хочу, чтобы ей сообщали любую информацию, имеющую отношение к делу. Мне нужно получить специальное разрешение или можно обойтись без этого?
— Я не знаю. Вероятно, существуют какие-то правила, но ни с чем подобным до сих пор не сталкивался. Если вам будет угодно, я узнаю и сообщу вам.
Мисс Даггетт вложила в папку свою визитку, протянула санитару:
— Так и сделайте.
Впервые их взгляды пересеклись, и я увидала, что он тоже обратил внимание на то, что ее правый и левый глаз имели радужную оболочку разного цвета.
Она стремительно вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, а он еще несколько мгновений смотрел ей вслед.
— Разрешите представиться, мистер Инграхен. Я Кинзи Миллхоун.
Он улыбнулся:
— Да-да, я слышал о вас от Келли Бордена. Рад с вами познакомиться.
Келли Борден также работал санитаром в морге. Я познакомилась с ним в августе, когда занималась расследованием одного убийства.
— Взаимно. Вы мне не расскажите подробности?
— Пожалуйста, но я знаю совсем немного. Его доставили около семи утра. Я только что пришел на работу.
— Как вы думаете, когда он умер?
— Точно не скажу, но вряд ли давно. Труп не раздут, никаких признаков разложения. Мне приходилось иметь дело с утопленниками, и на основе собственных наблюдений могу сделать вывод, что он оказался в воде не раньше, чем вчера поздно вечером. Только просьба: на меня не ссылаться. Часы у него остановились в 2.37 ночи, но я не исключаю, что они были сломаны. Дешевые часики, стекло все в царапинах. Они в конторе вместе с остальными вещами. Да что меня спрашивать? Я всего лишь жалкий неудачник, низший среди низших. Да и доктор Йи очень не любит, когда мы разговариваем с посетителями на подобные темы.
— Поверьте мне, все, что вы сказали, останется между нами. Я никому ничего не скажу и спрашиваю только для себя. Кстати, во что он был одет?
— Куртка, брюки, рубашка.
— В туфлях и носках?
— В туфлях, но на босу ногу. Ни носков, ни бумажника — ничего такого нет.
— Какие-нибудь повреждения, следы от ударов?
— Я ничего не заметил.
Спросив все, что хотела, я поблагодарила Холла и заручилась его согласием связаться с ним, если возникнет необходимость.
Затем я отправилась на поиски Барбары Даггетт. Надо было сразу же обговорить финансовую сторону дела.
ГЛАВА 6
Я нашла Барбару в холле. Она неподвижно стояла возле окна, выходившего на стоянку. Все так же уныло сыпал дождь, редкие порывы ветра раскачивали верхушки деревьев. В домах напротив почти в каждом окне горел свет, что создавало ощущение тепла и уюта и лишний раз подчеркивало, как сыро и зябко снаружи. Медицинская сестра в синем плаще, из-под которого выглядывали полы халата, шла к входу, смешно перепрыгивая через лужи, словно играющая в классики девочка. Ее белые чулки в тех местах, где они намокли, приобрели телесный цвет, а ее белые туфельки были забрызганы грязью. Когда она добралась до входа, я открыла ей дверь.